Во взгляде Нильсен отчетливо читалось: «Не вешай мне лапшу на уши».

– Вы видели, что произошло на Земле. Не думаю, что хоть где-нибудь сейчас безопасно.

Пытаясь отвлечь ее, Кира спросила:

– Как же вы оказались на «Рогатке», так далеко от семьи?

Нильсен рассматривала блики в чашке:

– По многим причинам. Издательство, где я работала, объявило о банкротстве. Новое начальство уволило половину сотрудников, отменило пенсии. – Нильсен покачала головой. – Двадцать восемь лет я работала на них, и все пропало. Потерять пенсию – уже не сахар, но я потеряла и медицинскую страховку, а это проблема с учетом того, что у меня… хм… кое-какие сложности со здоровьем.

– Но разве…

– Конечно. Основные услуги гарантированы гражданам без судимостей и задолженностей по кредитам. Иногда бывают даже исключения. Но мне мало основных услуг.

Нильсен искоса посмотрела на Киру.

– Наверное, вас интересует, чем я больна и не заразна ли.

Кира подняла бровь:

– Ну, полагаю, Фалькони не пустил бы вас на борт, если бы внутри вас жили какие-нибудь плотоядные смертоносные бактерии.

Нильсен почти что рассмеялась, а затем прижала руку к груди и скорчила страдальческую гримасу:

– Все не так страшно. По крайней мере, для окружающих.

– Вы… То есть… Это смертельная болезнь?

– Жизнь – это смертельная болезнь, – сухо сказала Нильсен. – Даже со стволовыми клетками. В конце концов энтропия всегда побеждает.

Кира подняла чашку:

– Ну что ж, тогда выпьем за энтропистов. Пусть они найдут способ обратить вспять распад всего с течением времени.

– Да, я наслышана.

Они чокнулись.