Я смотрю на страницу, а потом беру карандаш и начинаю писать. Записываю каждую деталь моего Чикаго, какая только приходит на ум. Раскрашиваю жизнь словами.

Голоса детей нашего квартала, идущих утром в школу, – звонкие и бурливые, они словно речной поток, бегущий по камням.

Граффити на старых белых кирпичах домов в трех кварталах от нашего, выполненное столь искусно, что его решили не закрашивать.

Затем я вспоминаю детали нашего дома.

Четвертая, вечно скрипящая под ногой ступенька.

Ванная на первом этаже с протекающим краном.

Кухня, всегда встречающая нас по утрам запахом сваренного кофе.

Все те мелочи, внешне неважные и со стороны незначительные, на которых и висит мой мир.

Глава 11

Глава 11

ОСТАЛОСЬ АМПУЛ: 32

В эстетике есть так называемая теория зловещей долины.

Согласно ей, что-то, выглядящее почти как человек – манекен или человекоподобный робот, – вызывает у наблюдателя неприязнь или отвращение. Близкое сходство и при этом несоответствие в чем-то порождают чувство дискомфорта и страха, чего-то одновременно знакомого и чужого, враждебного.

Схожий психологический эффект переживаю и я, когда иду по улицам почти моего Чикаго. Уж лучше б апокалиптический кошмар! Разрушающиеся здания и серые пустоши не производят того впечатления, которое испытываешь, когда, остановившись на углу, где проходил тысячи раз, вдруг понимаешь, что улицы носят другие названия. Когда на месте кофейни, где по утрам всегда перехватываешь чашечку тройного «американо» с соевым молоком, обнаруживаешь винный магазинчик. Или узнаешь, что в твоем городском доме по адресу Элеанор-стрит, 44, живут чужие люди.

Этот Чикаго – уже четвертый после нашего побега из мира болезней и смерти. И каждый из них вот такой – почти дом.

Близится ночь, и поскольку мы предприняли одну за другой четыре попытки и столько же раз принимали препарат, мы решаем не возвращаться в куб.

Отель тот же, на Логан-сквер, где я останавливался в мире Аманды.