Он, простой смертный, оказался здесь, чтобы прикоснуться к вечности.

Именно так.

– Господин, – раздался рядом чей-то голос.

Северин обернулся. Светлокожий человек, закутанный в чадру, поднес ему свечу. Другой человек приблизился к нему, держа большой отполированный круг из бронзы, служивший зеркалом. В нем Северин увидел у себя за спиной древний город в самом разгаре празднества. Взглянув на свое отражение, он заметил, что на нем одеяние царя. Туника цвета слоновой кости и роскошная алая мантия из шерсти и шелка. Золотая полоска из тонкого золота обвивала его лоб. Кто-то подвел его глаза краской.

– Она по ту сторону, – сказал человек в чадре.

Она.

Идя по постаменту, он увидел изящный силуэт за озаренным свечами занавесом и вдруг догадался, что это огромная кровать. На ней его ждала женщина, и Северин понял, что иногда она жрица, а иногда богиня, но всегда недосягаема.

Он медленно раздвинул шелковый занавес и увидел ее, возлегавшую на роскошных покрывалах и подушках, расшитых серебряными нитями. В ее волосах сияли золотые монеты. На ней была туника из тончайшего льна насыщенного красного цвета. Ее ладони были расписаны хной, как у невесты, и он сразу понял, что сегодня вечером так и есть.

– Маджнун, – произнесла она.

Северин вспомнил себя. Все, что с ним происходило. Вспомнил, как смотрел на безжизненное тело Лайлы, а рядом друзей, опустошенных горем.

– Лайла, – произнес он, и ее имя прозвучало словно молитва. – Что произошло?

На ее лице промелькнула тень, но тут же исчезла. Она слегка подвинулась, похлопав по покрывалу рядом с собой.

– Иди ко мне, – произнесла она.

И он повиновался. Северин боялся прикоснуться к ней, страшась, что она растворится у него в руках. Но страх исчез, когда Лайла сама коснулась его руки. Ее кожа была теплой. Он взглянул на нее, и она улыбнулась ему. И это была улыбка, о которой он так часто мечтал.

В это мгновение на Северина снизошел покой.

– Все будет хорошо, – сказала Лайла. – Они в безопасности. Никто им не навредит. Никто не тронет нас здесь.

Уверенность, звучавшая в ее словах, завладела им, и хотя Северин думал, что любая неудача причиняет боль, на этот раз он ощутил себя так, будто скинул с себя непосильный груз. Он не примирился со своей смертной природой, но ощутил странное облегчение, осознав ее, потому что в этот момент точно знал, что сделал все возможное и даже, потерпев неудачу, сумел спасти дорогих ему людей.

Закрыв глаза, Северин вспоминал свои потери. Представил серые глаза Тристана, апельсиновый аромат, исходящий от волос матери, упрямо сжатые губы Дельфины Дерозье. Когда-то он считал, что все эти страдания даны ему ради достижения чего-то великого, но теперь знал, что все это недоступно его пониманию. И, глядя в бездонное ночное небо, он ощущал безмятежное удовлетворение своим незнанием.