Она лилась из ниоткуда и в то же время звучала повсюду. Ее звуки рябью пробежали по воде лагуны, покачивая цветные фонари, нависавшие над улицами, опрокинув Сотворенные блюда с едой и товары торговцев на землю.

Филиппо вскрикнул, указывая на Сотворенные блюда, наполненные ломтями хлеба, рассыпавшиеся всего в трех метрах от того места, где они прятались. Лука рванулся вперед, воспользовавшись замешательством полицейских, и, засунув под куртку хлеб, потащил за собой брата.

Они бросились наутек, а странная песня преследовала их, сжимая их сердца. И в глубине души Лука знал, что мир вот-вот изменится, хотя и не мог сказать, почему. Отбежав подальше от громких звуков разрушения, братья набросились на украденную еду.

Возможно, думал Лука, вгрызаясь зубами в хлеб, возможно, мир изменится настолько, что и ему удастся отхватить от него свой кусок.

Нью-Йорк, 1890

Группа коллекционеров сидела, развалившись в креслах, в накуренной комнате на еженедельном собрании Нью-Йоркского Исторического Общества Сотворенных Артефактов, когда это произошло.

Аукционер поднял вверх золотую шкатулку, со вставками из лазурита, размером не больше табакерки. Из-под крышки поднял голову вырезанный из нефрита бегемот, а затем наполовину скрылся под голубой поверхностью, словно живое существо, исчезающее в водах Нила. Тысячелетия назад этот сверкающий предмет был любимой игрушкой юного принца, настолько дорогой его сердцу, что после его смерти шкатулку оставили в его гробнице, чтобы принц и в загробной жизни мог играть с ней.

Аукционер откашлялся.

– А это предмет искусства, известный как любимая игрушка сына Эхнатона, передан нам в дар от наших замечательных друзей из Вавилонского Ордена.

– Друзей? – Один из членов общества громко расхохотался. – Действительно замечательные друзья, если дарят нам бесполезные игрушки!

– Это правда! – воскликнул другой. – Почему бы им не оставить себе эти великие сокровища?

– Я говорю, мы попытаемся взять что-то другое…

Но, вероятно, предмет уже никому бы не достался.

В следующее мгновение он разлетелся на куски, засыпав комнату осколками лазурита и золота, словно утреннее небо рассыпалось у них над головами.

Манила, Филиппины, 1890

Эсмеральда пряталась около кабинета отца, когда это случилось. Она сжимала в руках похищенную копию La Correspondencia de Manila. Родители запрещали ей читать газету, однако Эсмеральда жаждала узнать, что мир гораздо больше, чем она себе представляла. К четырнадцати годам Эсмеральда убедилась, что родители предпочли бы, чтобы остаток дней она провела, послушно сидя со сложенными на коленях руками, с безупречной прической, и чтобы в ее жизни все было предельно аккуратно, сдержанно и упорядоченно, что даже обычный порыв ветра должен был бы вызывать у нее истерику.