— Его прислал месье де Кретьен. Он покорно просил вас принять подарок.

«Я погубила его, — пронеслось в сознании Мари-Жозеф, — а он по-прежнему благожелателен и любезен ко мне».

Лотта обняла ее, поцеловала, дружески крепко сжала ее ладони в своих и оставила наедине с Халидой. Лотта, мадам и их свита удалились, шурша юбками, влача за собой шлейф изысканных ароматов и громко перешептываясь.

Халида незаметно передала Мари-Жозеф записку. Развернув ее, Мари-Жозеф ахнула: она узнала почерк Люсьена.

«Скоро увидимся. Люблю. Л.».

— Не плачьте, мадемуазель Мари, — принялась увещевать ее Халида, — у вас и так покраснели глаза. Сядьте-ка, сейчас я расчешу ваши колтуны.

— Мадемуазель Халида, я должна послать ответ. Можно ли рискнуть?

— Может быть, я как-нибудь и ухитрюсь, — предположила Халида. — У графа Люсьена много агентов.

«Люблю, — написала Мари-Жозеф. — Люблю беспредельно, безгранично».

Халида прошептала что-то мальчику-пажу и отослала его с запиской, а потом стала с великим тщанием облачать Мари-Жозеф в «лунный» роброн. В зеркале отразился прелестный призрак в серебристо-серой мерцающей дымке.

— Вы в полной мере это заслужили, — с удовлетворением отметила Халида.

Мари-Жозеф спрятала за декольте записку Люсьена.

— Сестра, — спросила Халида, — вы позволите мне причесать вас как подобает?

Выбрав один из фонтанжей мадемуазель, она показала его Мари-Жозеф. Та попыталась было сохранить серьезный вид, но, вообразив, как на весь вечер на голове у нее воздвигнется массивное сооружение из проволоки, лент и кружев, не выдержала и расхохоталась.

— Вам не нравятся фасоны, которые я придумала? — сурово осведомилась Халида.

— Простите! — Мари-Жозеф прижала руки ко рту, стараясь унять смех. — Мадемуазель Халида, я не хотела…

Тут Халида сама расхохоталась, вспомнив нелепые башни, ее стараниями колыхавшиеся на головах модных дам, и отложила фонтанж, убрав волосы Мари-Жозеф совсем просто.

— Но вы должны надеть вот это.

Халида вплела в локоны Мари-Жозеф нитку жемчуга.

— Ваше ожерелье!