Цыганка, лишившись последних сил, упала на руки Акиму, он еле смог усадить ее на стул. Из кармана Константина по ходу действия выпал листок и лег прямо на колени Марианны. Девушка смотрела на бумагу, параллельно воссоздавая в памяти имя – Грегор. Многострадальная душа Бусинки извлекла на свет из самого мрачного подвала образ: глаза – горящие угли, слуга Гидры, амбассадор, посылающий на смерть, Грегор – слуга Смерти… И Константин… ее Константин… Не может быть! Взгляд вернулся к листку. Почтовый конверт, отпечатанный в типографии, с виду обыкновенный, с единственным отличием: на свободном, не тронутом типографской краской пространстве выделялся рисунок, выполненный, надо сказать, довольно прилично простым карандашом. Рисунок изображал нечто, напоминающее песчаную бурю, а в самом центре облака воздушной пыли…

– Смотри в центр! Ничего не напоминает? – произнес Константин, потирая ушибленное ухо.

Конечно, Марианна узнала.

– Мала, это не он.

Марианна приблизилась к цыганке. Та воззрилась на девушку как на полоумную.

– Константин, это – Мала. Та самая Мала. Она – мое прошлое, – таинственным полушепотом произнесла девушка, обращаясь к Константину.

– Сочувствую, – снисходительно бросил он, недобро покосившись на старуху.

– Если ты не Грегор, то откуда так тянет пеплом? – насупив брови, произнесла цыганка. – Кто навел весь этот морок? Чей сон мы смотрим?

– Его! – уверенно произнес Константин, жестом указывая в глубину зала, где мирно стоял, слегка покачиваясь и неотрывно разглядывая потолок, Илья Вадимович Седых.

На конверте в облаке песчаной пыли, в самой его сердцевине, карандашом были прорисованы символы – жезл, меч, пентакль и кубок, а поверх них – сам маг, в котором, если присмотреться, безошибочно угадывались черты Ильи: те же кудри, нос, выдающиеся скулы и грустный взгляд из-под тяжелых век. Рисунок насколько возможно точно повторял картину, вытатуированную на затылке медиума – оказывается, подсказка всегда была рядом, Марианна и Константин ходили мимо, не замечая ее.

– Он умело подменяет реальность, одним прикосновением вводит в транс, погружая в гипнотический сон, который сам же и создает. – Константин говорил в своей излюбленной манере, будто читал лекцию. – Это кажется непостижимым, однако я на собственном опыте сумел убедиться в его невероятных способностях и силе еще тогда, в лифтовом холле лечебницы для душевнобольных. Ошибка моя заключалась в том, что там, где стоило поставить минус, я поставил жирный плюс. Вмешалось личное – он помог мне, после чего я не в состоянии был судить о нем объективно. Не мог до того момента, пока, стоя в этом зале, не разглядел рисунок на конверте, в который Мансуров поместил письмо. Тимур Сардокович в клинике пришел в себя и пытался предупредить меня об опасности, которую представляет Илья. Но он не мог написать об этом открыто, понимая, что медиум приближен ко мне и письмо запросто могло попасться ему на глаза. Чтобы Илья ничего не заподозрил, он зашифровал послание в рисунке на конверте, рассчитывая на мою сообразительность. А зря. Нерасторопность следователя и мое тугодумие привели к тому, что прозрел я слишком поздно.