– Конечно, Джубал.

– М-м-м… – Джубал обвел кухню глазами. – Дон, ты умеешь стенографировать?

– Ей это ни к чему, – заметила Энн. – Ровно как и мне.

– Да, мог бы и сам догадаться. А на машинке стучать умеешь?

– Если надо, мигом научусь.

– Считай себя принятой на работу – пока где-нибудь не откроется вакансия Верховной жрицы. Джилл, мы никого не забыли?

– Нет, начальник, никого. Если не считать всех остальных, они тоже могут как-нибудь нагрянуть. И не только могут, но непременно нагрянут.

– Как я, собственно, и думал. Гнездо номер два. – Джубал подошел к плите и заглянул в Дюкову кастрюльку; там побулькивало нечто вроде бульона. – Хм-м… Майк?

– Ага. – Дюк зачерпнул немного бульона, подул на ложку и попробовал. – Соли маловато.

– А Майк и раньше был немного пресноват. – Джубал отобрал у Дюка ложку и попробовал бульон. Все верно, соли действительно не хватало. – Ладно, грокнем его как есть. Кто еще не получил свою долю?

– Только ты. Тони оставил меня у плиты со строгими указаниями помешивать ручным способом, добавлять при необходимости воду и ждать тебя. И чтобы ни в коем случае не выкипело.

– Тогда тащи сюда пару чашек. Мы разделим его и грокнем вместе.

– Верно, начальник. – Две чашки сорвались с полки и мягко приземлились рядом с кастрюлькой. – Вот Майк и остался в дураках, он ведь всегда божился, что переживет меня – и накормит ребят мною на день Благодарения. А может, это я в дураках – мы же с ним заложились на этот счет, а с кого теперь брать выигрыш?

– Это не боевая победа, а так, из-за неявки противника. Разливай поровну.

Что Дюк и сделал. Джубал поднял свою чашку:

– Поделимся!

– Взрастим близость!

Они пили бульон медленно, растягивая наслаждение, восхваляя, взлелеивая и грокая дарителя пищи. Джубал с удивлением обнаружил, что в обильно нахлынувших на него чувствах не было ни капли горечи, ни капли сожаления, а лишь спокойное, мирное счастье. Каким странным, смешным и неуклюжим был Майк первое время, ну прямо слепой щенок… как он старался, чтобы все были им довольны, как стеснялся своих наивных оплошностей – и до какой гордой, величественной мощи вознесся он, ничуть не утратив своей ангельской невинности. Я грокаю тебя, сынок, наконец-то грокаю – и не жалею ни о чем.

Пэтти уже сообразила ему обед. Джубал сел за стол и жадно накинулся на еду – ему казалось, что завтрак остался где-то в незапамятном прошлом.