Анастасия странно глянула на него – на седоватого сутулого татарина, обвешанного всяким хламом – только шарманки не хватает.

– …А страховки там нет – только сами ленты и держат. Со стороны кажется, что вот-вот упадешь, хотя на самом деле виснешь на закрученной петле…

Равиль мотнул головой.

– Надо было крутить по часовой, а я сделал против. Как ум за разум зашел – ведь тысячу раз все повторяли, отрабатывали, а все равно. Я – ногу, она – шею. Вот так.

Никому никогда не рассказывал, а тут не выдержал. Думал, станет легче – ничуть. Горечь и тоска – и ничего за пятнадцать лет не меняется.

Анастасия едва шла. Замерзнем, подумал Равиль. А ведь не холодно – чуть ниже нуля.

– И долго так – снег? – с трудом выговорила Анастасия каменными губами.

– Как повезет, – сказал Шериф. – Можно и неделю идти – не дойти, а можно за полдня проскочить.

– Это где ж тут неделю-то? – безучастно спросила женщина. – За неделю вон до Карачарска можно добрести.

– Тут – это тут.

Замолчали. Ни деревца вокруг, ни крыш, ничего. Поскрипывает снег, глухо бряцают самопалы на поясе, а во все стороны – только ночь и снег.

– Настя, а по-твоему – зачем это все?

Шериф закрыл глаза – веки слипались, и холод уже почти не беспокоил.

– Я так думаю, – Анастасия перехватила ребенка удобнее, – испытание это. Взяли нас на стекло лабораторное – и под лампу. Так-то всех сразу не разглядишь, а тут нас – всего ничего. Вот Господь и приготовил гнет – каждому по силам…

И тихонько добавила:

– Только не знаю, почему мне – так много…

Две едва заметные полосы на снегу перечеркнули их путь. Две полосы и несколько цепочек следов. Шериф встал на колени, рассмотрел отпечатки лап и повернулся к Анастасии:

– Ходка прошла, недавно совсем. Повезет – по ее следам выберемся. Сильно повезет – на привале нагоним.

– Сил нет, Равиль Каюмович!

– Каждому по силам… – ответил он скорее самому себе.