– Хорош! – хрипло гаркнул Евсей. – Давно юшки не видели? Сейчас до их стоянки доберемся – вот тогда и будете ножами махать. А промеж собой – не дам. Все. Пошли!

Ножами махать не пришлось.

Стоянка была пуста: черное холодное кострище, примятый лежкой снег, собачье дерьмо, окурки и рваный целлофан – все, что осталось от недавнего ночлега.

– Ведьма с окотом дальше на ходке укатила. А мент дугу заложил и обратно повернул. – Григорий вытряхнул ледяную крупу из ботинок. – Разминулись мы с ним, братцы.

– Как он мне дорог уже, – подал голос Петр. – Слышь, Евсей, может, покемарим часок? Егорка, вон, с закрытыми глазами ходит.

Евсей не ответил, сказал вместо этого:

– Вставай. Посоветоваться надо.

Петр заколотил тлеющую сигарету в наст и, кряхтя, опустил с рюкзака закинутые ноги.

Евсей оглядел куцый хоровод:

– Ну, что решаем, братцы?

– По мне – так сперва с этим поквитаться надо, – кивнул на следы армейских ботинок Петр.

– Ты, Гринь?

Григорий смотрел куда-то в сторону, в туман, и вопроса будто не расслышал.

– Ты как? – повторил Евсей.

– Там вроде, – начал он, целя дрожащим пальцем за плечо, но вдруг замешкался, – есть кто-то.

Хоровод распался. Пятеро уставились в неясное пятно. Сгусток тумана на мгновение стал плотнее, вытянулся, но вдруг задрожал и расплавился, потек вниз, лег невесомым покрывалом на снег.

– Господи, прости. – Григорий перекрестился. – Померещилось.

– Так за кем пойдем-то? – голос Евсея выдернул всех из оцепенения.

Григорий сглотнул шершавый комок, прочистил горло:

– Ходку нам все одно не нагнать, а доброхота ментовского попытаем, куда он подружек своих пристроил.