Хотел подменить Анастасию, взять на руки ее дочку, но девочка не далась, молча отпихиваясь от ставшего колом на холоде милицейского кителя руками и ногами.

Как шли, так и пошли дальше – влево, по санному следу, уходящему в стылую муть.

Спустя вечность замерцали впереди теплые розовые отблески.

Не чувствуя ног, Шериф прибавил шаг, потом побежал, пока не зарычали навстречу лежащие полукругом сероглазые лайки, не поднялась от костра закутанная в меха фигура Наная – лучшего погонщика Подколпачья, и стало легко-легко, – ты готова? – я готова! – и пальцами тихонько – раз! – и ладонью – два! – и зрители скалят зубы, и свешивают розовые языки, и недоверчиво держат торчком острые волчьи уши… Равиль оттолкнулся и полетел навстречу освещенной арене.

13 Переход

13

Переход

– Поставь его на ноги, – в морозном воздухе голос Евсея прозвенел сталью.

Гаврила крякнул и, будто наткнувшись на невидимую стену, замер. Медленно повернулся.

– Или он пойдет дальше сам, или ты оставишь своего младшего здесь, – рубя слоги метрономом, произнес Евсей.

Егор дернулся, утер кулаком слюни.

– Пусть сам идет, – вязко сплюнул Григорий.

Петр проглотался, радуясь нежданному перерыву, поворочал челюстью и крикнул:

– Или брось его здесь.

Гаврила ссадил с закорок своего младшего. Тот пошатнулся, но на ногах устоял:

– Батя…

– Оставь его, Гаврила, – выдохнул Евсей. Пар изо рта упал инеем на сочную траву. Цветущий одуванчик согнулся под разлапистой снежинкой. – Не выдюжит. А обратной ему дороги нет. Сгинет один.

– Кончать надо, – подытожил Петр.

Гаврила глянул на восток, на лодочки-следы, убегающие по насту на закат, на кругляши копыт и рдяный бисер, а потом вынул из-за пазухи кнут.

– Интересный поворот, – сказал Евсей. Пусто, без эмоций сказал.