Созданный ими же мир погружался в хаос, ибо не было больше равновесия: ни созидания, ни разрушения, ни добра, ни зла, ни света, ни тьмы.

Веками звучала для Толмунда и Девейны сладостная музыка, напетая его сломленными жертвами и её исцелёнными душами. Это была воистину божественная симфония — симфония угасания, состоящая из мольбы о пощаде и криков отчаяния. Погружался Квертинд в пепел и пламя без божественного вмешательства, а первые боги теряли друг в друге свою силу. Счастливая любовь превращала их в людей.

Толмунд и Девейна хотели вернуть равновесие, отдали силы стихий детям своим: Мэндэлю, Омену, Ревду, Вейну и младшей дочери Нарцине. Но и это не принесло спасения.

И тогда влюблённые боги разделились, поклявшись друг другу в вечной супружеской верности.

Мир обрёл не только земли и воды, но ещё и долгожданное спокойствие.

Так закончилась история любви первых богов, ставших первыми мужем и женой.

Так закончилось одно из занятий по «Религиоведению» в прошлом году, которое я умудрилась не проспать.

Магистр Калькут заключила эту легенду собственной философией о том, что всё лучшее достигается лишь ценою великого страдания… Что ж, было в этом что-то правдивое. Демиург бы сказал, что человечность способна сгубить даже богов. Джер бы сказал, что Толмунд и Девейна сделали трудный выбор. Я бы сказала, что эти двое просто проиграли самой судьбе.

— Эй, Горст, — плюхнулся рядом Окумент, вырывая меня из божественных размышлений. — Ты ведь придёшь на праздник Династии? Сто двенадцатый день уже близко.

Завтрак я успешно проспала, а до обеда ещё было пару часов, которые я решила провести в украшенной к празднику гостиной. В этом году в честь приезда таххарийцев Надалия расщедрилась на живые ёлки в кадушках, фигурные растяжки и ментальных магов, поддерживающих иллюзию падающего снега. Крупинки были сверкающими, парящими у самого потолка и исчезающие над головами. Торжественное, волшебное зрелище.

Роль жертвы мне уже давно никто не приписывал, а опасливые шепотки и едкое презрение в каком-то извращённом смысле даже начинали нравиться. К тому же, в гостиной сегодня было удивительно мало студентов и ещё меньше — студенток. Я сидела, единолично раскинувшись на каменной лавке, задумчиво пересыпала песок в своём тиале и периодически проверяла на месте ли миинх. «Прощение мёртвого» я всё-таки надела утром. Вместо двух кос заплела одну тоненькую — у виска. Теперь костяная заколка терялась где-то в ворохе волос, но я и не думала использовать миинх, как украшение. Какой-то частью своей души я верила, что подарок таххарийца, как и веллапольские камни, обладает мистической силой и правда принесёт мне прощение того, кого мне пришлось убить…