— Покоряюсь воле вашей милости, — Каас бережно поддержал меня. — Я провожу леди Горст.

Ноги сами развернули меня и понесли прочь из кабинета. Всё разрешилось лучше, чем я могла предположить ещё несколько часов назад. Мне больше не угрожали ни Зандагат, ни Пента Толмунда, ни даже Кедровки.

По воле чьей-то милости я снова стала студенткой Кроуницкой королевской академии. Это означало, что я смогу продолжить учёбу, увидеть друзей и… разум запнулся, забуксовал, как дилижанс Миллу в луже размякшей после дождя провинциальной дороги.

Конечно, это было не моё прошение. Я не имела к нему ни малейшего отношения. Но я узнала почерк. Поток лиц, бордовых мантий, охранная арка, мостовая и скальная архитектура Кроуница слились в одно-единственное слово, написанное напротив моей фамилии небрежным мужским почерком.

И это слово было «мейлори».

* * *

Когда мы вышли на высокий и хмурый берег с оградой из булыжного камня, я уже успела немного прийти в себя. До набережной я просто брела наугад, как Каас в лесу, не выбирая дороги. Стязатель молча шёл за мной, к счастью, не делая попыток ни остановить меня, ни заговорить.

Мне нужно было время, чтобы обдумать всё произошедшее.

Кто написал прошение? Как давно? Ответы на оба вопроса напрашивались сами собой, и это-то меня и смущало. Знакомый почерк как будто нарочно должен был меня убедить в том, что мой ментор — Кирмос лин де Блайт. Но я уже успела уяснить, что в больших играх не бывает всё слишком прозрачно. Шестым чувством я ощущала, что это могло быть подстроено. Воронка, что кружила вокруг меня, стискивалась сильнее. Как маленькому паучку расширить сознание и увидеть что-то за его пределами?

По мере удаления от консульства, на каменном ограждении набережной появлялось всё больше бурого мха и плесени. В голове гулом отдавался прибой, грохочущий совсем близко. Ветер то и дело сдувал с меня капюшон, который я настойчиво накидывала обратно. В конце концов я сдалась, оставив вышитого льва болтаться за спиной.

— Каас, — позвала я, как только здание консульства полностью скрылось из вида, — кто-то может подать прошение за меня?

— Никто, — стязатель поравнялся со мной, охотно вступая в беседу. — Прошение подаётся лично, с фамильным пергаментом, который при тебе вскрывают работники консульства.

Я нащупала в складках накидки свой фамильный пергамент. При мне его точно никто не вскрывал.

В этом месте набережная отделялась от города большой ступенью каменной кладки, поэтому нас никто не слышал. Кроме желтоголовых олуш, кричащих над поверхностью морской глади. Крылатые охотницы ныряли за своей блестящей добычей и с плеском вырывались из пенящейся воды. Периодически эти нахалки запрыгивали на ограждение, громко и доходчиво требуя угощения.