Я представляла себе встречу Джера с Осмельяном и её итог. Сомнений в его однозначности не было. То, что Джермонд в любом случае не узнает бывшего сплавьенца, тоже подчёркивало выгоду затеи. Словом, я находилась в предвкушении. Бывают такие периоды, когда ты с ужасом ждёшь решающего мгновения, терзаешься сомнениями и гнетущими раздумьями. И чем дольше ты находишься в этом состоянии, тем острее радуешься его окончанию, достижению полной ясности, даже если она не обязательно принесёт тебе хорошие вести. Именно такой период для меня сейчас подходил к концу. После десятого поворота я запуталась в коридорах и дверях, но у меня был проводник, которому местные лабиринты были хорошо знакомы. У одной из одинаковых дверей мой друг остановился и распахнул её для меня, подмигивая. Я вспомнила «Фуррион» и даже решила попросить Кааса как-нибудь сходить туда ещё раз. Например, чтобы отметить совместную авантюру. Мой желудок одобрительно заурчал, напоминая, что в том заведении кормят лучше, чем в Кедровках. Охранителя Брема не было видно: наверное, он вёл свои проповеди в одном из казематов.

— Темничий! — громко позвал Каас, стуча кулаком по металлической тумбе.

Звук ударов разнёсся над сводами, но ответом нам была тишина. Мы подождали несколько минут, оглядывая пустое каменное помещение с аскетичной обстановкой. Деревянный стул, железная тумба да факелы на стенах — вот и всё, что служило охранителю Брему рабочим местом. Не считая, конечно, дверей казематов за его спиной. Незавидный интерьер, но, тем не менее, оставлять его без присмотра не стоило. Наверняка для темничих существовали внутренние правила и распорядки, бережно хранимые каким-нибудь рудвиком.

Каас прошёл к дальней стене и дёрнул хлипкую дверь, за которой виднелась грязная комната гигиены. Судя по задумчиво сдвинутым бровям стязателя, она тоже оказалась пуста. Я тихонько прошла по узкому коридору, исследуя двери казематов. Та, за которой этим утром сидела я, была приоткрыта. Дурное предчувствие кольнуло изнутри. «Сбежали», — мелькнула горькая мысль, прежде чем я открыла дверь и увидела всех четверых узников.

— Каас, — сипло позвала я, застыв у входа.

Наверное, стоило ещё что-то добавить, но я превратилась в ту самую статую, о которой недавно говорил Осмельян. Всё маленькое помещение было залито кровью. На мокром полу, прижимаясь друг к другу, лежали Гладко и Пронька. Можно было подумать, что они спали, но кровавые порезы на шее каждого однозначно указывали на то, что они мертвы. Осмельян лежал на своей койке, неестественно вывернув руку. По ней на пол стекали капельки крови, прокладывая вдоль морщинистой кожи алую дорожку от самого горла.