– Предпочтительно назад.
– Прекрасно. – Руки Алессана передвинулись на макушку Эрлейна, ножницы сверкнули, отразив последние лучи солнца. – Выглядит несколько старомодно, но трубадуры и должны выглядеть старомодными, не так ли? Прибавляет обаяния…
Дэвин невольно сделал шаг вперед. Он увидел, как Эрлейн рефлекторно попытался отпрянуть. Но властная рука удержала его голову, а ножницы, только что деловито сновавшие в волосах, теперь прижались острыми концами к его горлу. Это заставило его на мгновение замереть, а мгновения было достаточно.
– Чтоб ты сгнил! – взвизгнул Эрлейн, когда Алессан отпустил его и отступил назад. Чародей вскочил с камня, словно ошпаренный, и резко повернулся к принцу. Лицо его исказилось от ярости.
Испугавшись за Алессана, Дэвин бросился было к ручью, схватившись за меч. Затем увидел, что Баэрд уже натянул тетиву лука со стрелой, нацеленной в сердце Эрлейна. Дэвин замедлил шаги и остановился. Сандре стоял рядом с ним с обнаженным кривым мечом. Дэвин мельком взглянул в черное лицо герцога, и ему показалось – хотя он не мог быть абсолютно уверен из-за наступающей темноты, – что на нем отразился страх.
Он снова повернулся к двоим мужчинам у ручья. Алессан уже аккуратно положил ножницы и расческу на камень. Он стоял неподвижно, опустив руки, но дышал учащенно.
Эрлейн буквально трясся от ярости. Дэвин смотрел на него, и ему казалось, что поднялся прежде опущенный занавес. В глазах чародея боролись ненависть и страх. Его губы дергались. Он поднял левую руку и ткнул ею в сторону Алессана жестом яростного отрицания.
И Дэвин теперь ясно увидел, что его третий и четвертый пальцы действительно отрублены. Древняя отметка единства чародея с его магией и с Ладонью.
– Алессан? – спросил Баэрд.
– Все в порядке. Он теперь не может воспользоваться магией против моей воли.
Голос Алессана звучал тихо, почти равнодушно, словно все это происходило с совершенно другим человеком. Только тут Дэвин понял, что жест чародея был попыткой использовать магию. Магия. Он никогда не думал, что так близко соприкоснется с ней в жизни. Волосы встали дыбом у него на затылке, и ночной ветерок был тут ни при чем.
Эрлейн медленно опустил руку и постепенно перестал дрожать.
– Будь ты проклят Триадой, – произнес он голосом тихим и холодным. – И да будут прокляты кости твоих предков, и да погибнут твои дети и дети твоих детей за то, что ты со мной сделал.