Поэтому улыбкой на смешливом лице любоваться приходилось все реже, пока та совсем не исчезла, оставив после себя мрачные тени и затравленный взгляд. Словно Она ждала нападения.
Поэтому улыбкой на смешливом лице любоваться приходилось все реже, пока та совсем не исчезла, оставив после себя мрачные тени и затравленный взгляд. Словно Она ждала нападения.
Мне было больно. Как же мне было больно смотреть на ее терзания, но не иметь возможности ей помочь. Я – создание, не лишенное нечеловеческих способностей, сейчас был совершенно беспомощен, поскольку не знал, от чего ее следовало защищать… не знал, что защищать ее следовало от себя самого…
Мне было больно. Как же мне было больно смотреть на ее терзания, но не иметь возможности ей помочь. Я – создание, не лишенное нечеловеческих способностей, сейчас был совершенно беспомощен, поскольку не знал, от чего ее следовало защищать… не знал, что защищать ее следовало от себя самого…
Чем сильнее и ярче становились испытываемые мною эмоции, тем мучительней она страдала, поскольку острее их ощущала. И боялась, потому как не могла с ними совладать, не знала как с ними совладать, не понимала причин их возникновения. От чего переживала больше. А видя, как переживала она, я становился злее, гнев мой возрастал, что пагубно сказывалось на ней. Этакий замкнутый круг. Вот и получилось, что происходящее вынудило ее искать защиты: защиты у мужчины…
Чем сильнее и ярче становились испытываемые мною эмоции, тем мучительней она страдала, поскольку острее их ощущала. И боялась, потому как не могла с ними совладать, не знала как с ними совладать, не понимала причин их возникновения. От чего переживала больше. А видя, как переживала она, я становился злее, гнев мой возрастал, что пагубно сказывалось на ней. Этакий замкнутый круг. Вот и получилось, что происходящее вынудило ее искать защиты: защиты у мужчины…
Лишь много позже узнал я, кем он для нее являлся: другом – близким, добрым, только вернувшимся с чужбины, однако сомневался, что прознай об этот раньше, смог бы себя остановить…
Лишь много позже узнал я, кем он для нее являлся: другом – близким, добрым, только вернувшимся с чужбины, однако сомневался, что прознай об этот раньше, смог бы себя остановить…
Он стал наведываться к ней, со временем – все чаще, и не менее часто задерживался допоздна. Я бесился, я негодовал, я приходил в неистовство. Позже он, конечно, уходил, тогда как она с ощутимой благодарностью его провожала, однако успокоения от этой временной разлуки я не получал: злость моя не исчезала. Притупляясь, она оседала и только и жаждала наступления момента, когда сможет перерасти в нечто большее и опасное.