Думая о ней, я спросил:
– Ты сделаешь это?
Не знаю, сколько мне пришлось ждать, но в голове своей я вырастил целый лес и сосчитал все листья, пока они распускались, бурели и опадали.
– Сколько тебе нужно будет времени, чтобы все устроить?
– Десять лет. Но тебе нужно будет лечь в
– Я лягу в
Я уже думал о том покое, который ожидал меня в отсутствие Пеллонхорка, о рождении моего ребенка.
– Алеф, мне ведь ничто не угрожает в
– Разумеется.
Он сделал несколько резких вдохов и выдохов. Его больная рука начинала превращаться в клешню, а голова – клониться влево.
– Мой отец и Лигат, – выпалил он, – я хочу, чтобы они тоже были в сохранности. Они должны быть здесь, когда я проснусь через пять лет. Пока твоя организация не заработает, я буду с ними в комнате для
Что-то странное было в том, как он мне об этом рассказывал, и в том, как он на меня смотрел, и я понял, что Пеллонхорк был к этому полностью подготовлен. Его не удивило, что я нашел решение. Все это время он вовсе не тянул с признанием собственной болезни. Он готовился.
И еще он готовил меня. Все это время он доверял мне. Он верил в меня абсолютно, и я испытывал к нему восхитительно теплое чувство.
Я взял его за руки, здоровую и больную. Мы были близки как никогда, побратимы и друзья детства. Мы были неразделимы. В ответ он сдавил мою руку здоровой, но острые ногти его клешни поранили мне вторую ладонь.
Я покинул его кабинет, паря от счастья, и провел остаток дня, закрывая и передавая в другие руки свои проекты на Этаже. Когда я закончил, на улице уже было темно и снова сухо. Город бывал великолепен ранним вечером, когда игра химических веществ окрашивала заходящее солнце в приглушенные цвета. Я шел домой, предчувствуя перемены. Через день-два Пеллонхорк ляжет в