Да, все шло хорошо. Солнце медленно уходило за горизонт, и все люмы ярко горели. В приземном воздухе висела легкая розовая дымка, а в вышине было заметно слабое медное мерцание. Я как будто только что прибыл на эту планету. Так много лет прошло с тех пор, как мы с Пеллонхорком прилетели сюда. И вот теперь он умирал, а я протягивал руку в вечность.
Проходившие мимо люди улыбались мне. Я не сразу понял, что они всего лишь отвечают на мою собственную улыбку. Я зашагал быстрее, до боли желая увидеть Пайреву, поделиться с ней тем, что сказал мне Пеллонхорк.
Внезапно меня настигло осознание, что я больше не ребенок. Я попробовал представить, что бы подумали теперь обо мне мои родители. У самых дверей я со странным чувством ностальгии вспомнил о Геенне.
КлючСоб 40: Малах и шок
Пайрева выглядела утомленной; беременность тяжело на ней сказывалась. Она поцеловала меня и, когда мы сели есть, сказала:
– Наш ребенок… я беспокоюсь, Алеф.
– Для этого нет причин. Все идет хорошо. С ним все будет в порядке. Я для всего найду решение.
– Ты уверен?
– Ты говорила, что веришь в меня. Это твоя вера придает мне силы. – Я взял ее за руки. – Я сделаю это. Пайрева, ты для меня важнее всего. Важнее всего. Ты же знаешь, что все, что я делаю, – это ради тебя и нашего ребенка.
А потом я почему-то спросил:
– Ты разговаривала с Пеллонхорком?
Он никогда бы не стал об этом рассказывать, но я подозревал, что Пеллонхорк нам завидует. Конечно же, он знал о беременности Пайревы. Он поздравил меня, но я не смог прочитать его чувства.
Она кивнула.
Я пытался совладать с громкостью своего голоса.
– Что он тебе сказал?
Не провел ли он какую-нибудь гееннскую богосвязь между нашим счастьем и своим раком? Иногда я видел, как он шепчется с Пайревой. Она ни разу не рассказывала мне, что они обсуждали, говорила только, что это касается Этажа.
– Он говорил, что такой срок в
– С ним ничего не случится, и с нами тоже. Наш ребенок в безопасности.