Она вдохнула кислого утреннего воздуха. Первая мысль оказалась такой: нужно было убедиться, что Десис мертв, прежде чем уходить. «Дура».

Рейзер повернулась спиной к морю и взглянула на улицу. «Что дальше?»

Но оттого, что она совершенно точно знала, что делать дальше, легче ей нисколько не становилось. Она должна была добраться до «Платформы на плаву» и встретиться с Чорстом Мэрли. Расстояние небольшое, но одолеть его будет непросто, ведь ее станут искать по всем улицам.

Синт подсунула ей Мэрли, а может, подсунула Мэрли ее. Но зачем Синт это делать? Можно было просто сказать Рейзер, что Мэрли здесь, на Хладе, и что нужно встретиться с ним и написать рассказ.

Внезапно Рейзер посетил еще один вопрос. Неужели Синт скрывала что-то от нее или от кого-то еще?

И еще один. Чем вообще была Синт?

Сорок. Алеф

Сорок. Алеф

КлючСоб 41: откровение

Третий ряд показаний, разумеется, тоже не дублировался. Он принадлежал нашему нерожденному ребенку. Поэтому Пеллонхорк и не сделал мне финального предупреждения о последствиях неудачи, прежде чем лечь в rv. Ему не нужно было этого делать. У него были моя жена и мой ребенок.

Не помню, как я бежал. Не представляю, как вернулся домой. Помню только, как росли и умирали леса, и бесконечный пересчет листьев, листьев, листьев…

Долгое время я был безумен. В конце концов, усталый и отчаявшийся, я сбежал в Песнь и стал яриться и рыдать в ее людной пустоте; мои страдания умножались и усиливались, пока не отдались эхом по всей Песни.

«У меня отобрали мою любовь. Я пуст. Я – ничто».

Мне просто хотелось кричать в темноту – это я и делал, и скорбь моя гремела и грохотала, но спустя какое-то время я услышал, что есть и другие голоса, что они мне отвечают.

> Ничьи слова не смогут тебе помочь, Безымянный. Ничто не сможет. Мне жаль. Ты можешь только продолжать жить в ожидании надежды. Скажи нам, как тебя зовут.

> Ничьи слова не смогут тебе помочь, Безымянный. Ничто не сможет. Мне жаль. Ты можешь только продолжать жить в ожидании надежды. Скажи нам, как тебя зовут.

Сотни и тысячи, десятки тысяч подобных ответов. У всех были имена или коды, но я не мог назвать им свое имя из-за опасности быть вычисленным. И, хотя был безумен, знал, что все равно должен функционировать, должен вернуть Пайреву и увидеть рождение своего ребенка. Я вынужден был делать то, чего хотел Пеллонхорк.

Но я не мог. Я все еще не знал, как завершить работу! Я тонул в отчаянии и лишился надежды. Я использовал пьютерию своих огромных банков памяти, чтобы наполнить Песнь неотслеживаемым эхом своих одиноких рыданий. Мой ужасный голос, некодированный, бестелесный, острой косой рассекал Песнь. Я был чем-то невозможным. Я был ветром, приливом, вспышкой света из ниоткуда. Целый месяц в Песни говорили только обо мне. Меня искали, но находили лишь звезды. Моим именем, именем, которое называли, отвечая мне, было Безымянный.