Я разговаривал с ней, перечислял все, что надеялся сделать в тот день. Иногда пересказывал историю, которую слышал прошлым вечером в Песни, или говорил о том, чего достиг днем раньше и как все продвигается. Потом я прощался, посылал ей воздушный поцелуй и закрывал капсулу. Все это время я пытался не думать о том, что Пеллонхорк рядом с ней, что они лежат плечом к плечу, но каждый раз, когда колпак опускался, я бросал на него взгляд и ощущал беспокойство.

В пять утра я начинал работу, а в полночь, за час до сна, становился Безымянным.

Стараясь не думать о Пайреве слишком много, пока я не был с ней, я тщательно распределял свое время. Важнее всего был рак Пеллонхорка. Я создавал дополнительные исследовательские группы, а Малах обеспечивал им финансирование со стороны Шепота. По всей Системе существовали теперь клиники и лаборатории, не занятые ничем, кроме анализа образцов клеток, выращенных из рака Пеллонхорка.

Это оказалось интереснее, чем я ожидал. Хотя эпигенетический подход к лечению рака существовал еще тогда, когда нашим домом была Земля, колебания фоновой радиации и непрерывно мутирующее разнообразие онкогенных токсинов в Системе превращали почти каждую опухоль в совершенно новую головоломку. Рак Пеллонхорка был кошмаром для исследователя. Его клетки, казалось, вырабатывали сопротивление к любому лечению. Ничто не могло их ослабить или уничтожить. В лучшем случае они на какое-то время замедлялись, прежде чем продолжить свой медленный, но неостановимый путь через его организм. Они были идеальной копией своего носителя.

Создание организации, которая могла бы обеспечивать существование Пеллонхорка все эти годы, было самым сложным делом – и только моим. Критерии были довольно просты. Нужно создать нечто, привлекательное для живущих, и нечто, соблазнительное для умирающих. Те, кто знает, что должен умереть, смогут, как Пеллонхорк, лечь в rv и дождаться исцеления. Но нужно что-то и для тех, кто еще не умирает.

Я не мог найти решения. Организация должна была постоянно пребывать в мыслях всех людей. Они должны были непосредственно интересоваться ей, день за днем, год за годом, еще до того, как станут нуждаться в море.

Я осознал, что каждую ночь возвращаюсь к своему хранилищу историй. Все эти люди, все эти жизни. Я уже знал, что они хотят большего, чем просто умереть. Но неожиданно я понял, что они хотят большего, чем просто жить.

Я был близок. Так близок.

Они хотели коснуться других и хотели, чтобы другие коснулись их, поняли их, запомнили их.

Об этом вечном желании, этом желании вечности, я уже знал. Но мне было нужно что-то другое. В чем еще они нуждались?