Но годы развеялись дымом. Бартон отключил голоса своих остроумных телефонов и их находчивые реплики. Они должны были пробудиться лишь после того, как ему сравняется восемьдесят, если он будет жив к тому времени. И вот сегодня телефон зазвонил, и прошлое, громко шепча, напоминая, дыхнуло ему в ухо.

Телефон!

Пусть звонит.

Звонок!

«Все равно ведь здесь нет больше ни души», – подумал он.

Трезвон!

Это же все равно что говорить с самим собой, подумал он. Все равно, да не совсем. О Боже, совсем не все равно.

Он почувствовал, что его рука подняла трубку.

– Привет, старый Бартон, это молодой Бартон. Мне сегодня исполнился двадцать один год! За минувший год я поселил говорящие мозги еще в двух сотнях городов. Я заселил Марс Бартонами!

– Да. – Старик помнил, как шестьдесят лет назад ночами, счастливо посвистывая, разъезжал по голубым холмам и железным долинам в машине, набитой всякой электроникой. Еще один телефон, еще одна станция. Хоть чем-то заняться. Чем-нибудь толковым, чудесным, печальным. Спрятанные голоса. Спрятанные, спрятанные. В те молодые годы, когда и смерть не смерть, и время не время, а старость всего лишь слабое эхо, доносящееся из глубокой пещеры предстоящих лет. Тот юный идиот, тот дурачок-садист вовсе не думал о том, что когда-нибудь его посев даст урожай.

– Прошлой ночью, – сказал Бартон двадцати одного года от роду, – я сидел один в кинотеатре пустого города. Я поставил старый фильм с Лорелом и Харди. Боже, я просто ухохотался.

– Да.

– И тут меня осенило. Я тысячу раз записал свой голос на одну пленку. Если воспроизводить ее в городе, получается звук как от тысячи человек. Приятный шум, шум толпы. Я добился такого эффекта, что в городе хлопали двери, пели дети, играли музыкальные шкатулки, били часы. Если не смотреть в окно, а только слушать – просто замечательно. Но стоит посмотреть, как иллюзия разрушается. Наверно, я начал ощущать одиночество.

– Это был первый знак, – вставил старик.

– Что?

– Ты впервые признал, что одинок.

– Я экспериментировал с запахами. Я шел по пустым улицам, а из домов пахло беконом, яичницей, ветчиной, котлетами. Все это делали спрятанные машины.

– Безумие.

– Самозащита!

– Я устал. – Старик резким движением положил трубку. Это уже чересчур. Прошлое действовало ему на нервы.