Мать жива. Незримая и неизбывная. Она была жива. Трое почувствовали, осознали это одновременно. А значит — всё не зря.
Посредине вселенной, в чумной благодати, Комочком затравленным девочка снова… Но кому здесь далась твоя глупая ненависть, Кого здесь спасет твоя глупая ненависть?
— Вы тут, я смотрю, что-то празднуете?
Рыжий тут же остановил свой танец безумного дервиша, двое же других тотчас обернулись навстречу голосу, синхронно склоняя головы в учтивом приветствии.
Гостья в ответ также кивнула, но куда более сухо. Она зябко куталась в пончо и по сторонам оглядывалась скорее неприязненно, нежели с интересом. Впрочем, по её сжатым в нитку губам трое из ларца отчётливо прочитали, что символизм этого места гостье остался вполне понятен.
— И хватило же вам наглости.
Рыжий улыбнулся и сделал широкий приглашающий жест.
— Это место нашей планеты ничем не хуже других!
Произнёс это он с таким нажимом на два слова в середине, что аж желваки заиграли. Всё веселье с него как ветром сдуло.
— Если вы хотели напомнить мне, с чего всё начиналось, то вы правы, это место ничем не хуже других. Но вам следовало бы знать, что ксил Эру-Ильтан обретают свою суть исключительно в момент неизбежной гибели носителя. Та девочка погибла бы, не наблюдай я за ней в тот момент.
— Мы в курсе, о могучая, да пребудешь ты во всезнании.
Рыжий раскланялся куда более церемониально, чем первые два Хранителя.
— И да удостоимся мы милости твоей безграничной.
Гостья поморщилась. Эти трое были неисправимы.
— Вы меня позвали сюда ехидничать?