И наконец повернулся к нам.

– Точно не скажу, – неохотно проговорил он, – но, похоже, как раз в этих местах.

Джойсан, конечно, встревожилась, но большого удивления я в ней не заметил. Что до меня, я в этой мирной долине, в прекрасном Кар Гарудвине не мог представить себе никакого Зла.

– Ночью с нами ничего не случилось, – напомнил я спутникам. – Я бы сразу почувствовал, проникни сюда что-то извне.

Эти слова будто обратились линзой, сводящей солнечный свет в один тонкий, как булавка, жгучий лучик. Я развернулся лицом к южному концу долины – тому, откуда мы вчера вышли. По телу словно наждаком провели – еще не больно, но неприятно саднит.

– Что там, Керован? – спросила Джойсана.

– Тревога… с юга. Что-то пытается прорваться мимо Стражей из прошлого.

– Тот, кто носится по хребтам? – испугался Гарет.

– Нет. Тот, кто набирает Силу, когда скрывается солнце. Не знаю, что там, но надо выяснить, и поскорей.

Мы, свистнув коней, оседлали их и галопом поскакали к узкому устью долины между скалами. Чужое присутствие я ощущал сердцем, как душный плащ. Что-то билось о защиту прохода и все больше разгоралось злобой, потому что Стражи держались твердо. А талисман у меня на запястье – хоть я и не показывал его спутникам – наливался теплом и светом.

Приблизившись к крылатым шарам, я различил за ними темную фигуру верхом на вороном жеребце. Пришельца скрывал черный плащ с капюшоном, но солнечный луч вдруг упал на узкую горбинку носа, и Джойсан тихо вскрикнула:

– Ниду!

Я, и не разделяя ее мыслей, распознал смешанную со страхом неприязнь жены и, оглянувшись, заверил ее:

– Не в ее силах одолеть преграду, Джойсан, пока мы сами не откроем ей путь.

Она ответила мне холодно:

– Ты ее недооцениваешь, Керован. Мы еще не покинули становища киога, когда она ступила на дорогу, какой не ходят те, кто дорожит своей душой. Разве ты не чувствуешь, как далеко она ушла по Пути Левой Руки?

Да, я чувствовал! Некия подо мной дрожала, закатывала глаза и потела. Мы остановились перед шаманкой по свою сторону защитных шаров. От моей кобылы остро несло страхом, а оглянувшись на Гарета и Джойсан, я увидел, что их лошади чувствуют себя не лучше. Даже жеребец Венги, которому полагалось бы встретить соперника открытым вызовом, пятился, показывая белки глаз, – и не в гневе, а в страхе.

Черный конь Ниду стоял неподвижно – без удил и без седла. Каждая линия его тела отражала солнце, подобно блестящему черному камню. В его совершенстве было что-то недоброе – такое не под силу природе. А когда солнце тронуло глаза этого создания, из их глубины в ответ полыхнуло красным.