Я прервал его взмахом руки, и он тоже услышал и напрягся. Обнажив меч, я развернулся на глухую дрожь воздуха.

– Джойсан? Это?..

– Нет, – бросила она, – как ты не слышишь? Это барабан!

Звук, переливаясь и усиливаясь, превратился в странную болезненную музыку.

– Ниду! Она здесь! – Я взглянул на остальных. – Ее надо найти. Она барабаном ведет их сюда, чтобы освободить.

– Да, – согласилась Джойсан.

Оглянувшись на руины позади, я увидел, что туман сгущается, сворачивается белой сывороткой и оседает, растекаясь по каменистой земле, как кровь из смертельной раны. Биение воздуха отзывалось в сердце, и я с ужасом заметил, что и туман колеблется в такт барабану шаманки.

– Туман! Она где-то там, в тумане. Ее надо найти!

С мечом наголо я бросился в развалины, но рябь наваждений обманывала взгляд, а странные испарения совсем сбивали с толку. Несколько раз мне померещилась сгорбленная женская фигура в черном, но ее образ тут же сливался со скалами и трещинами мостовой. Один раз я чуть не сломал меч, ударив по камню. Тогда, не полагаясь больше на глаза, я выставил перед собой браслет, рассудив, что его руны предупредят о близости шаманки. А барабанная дробь вздымалась и опадала среди теней, угрожая помутить разум, заставляя забыть о цели и заманивая в дрожащий ритм шаманской песни.

– Керован! – чуть слышно донеслось до меня. Расстелившийся туман, как видно, одни звуки поглощал, а другие усиливал. Я только по сиянию перстня с кошачьей головкой отыскал скорчившуюся у арки жену и Джервона.

– Нашли? – спросил я, увидев их.

– Некогда уже искать, Керован.

Джойсан еще не договорила, когда я услышал жужжащий гул и ощутил дрожь земли. Тот, кто носится по хребту, приближался со стороны предгорий.

Я сразу понял, что видение – одно дело, а это во плоти – совсем другое. Оно вливалось в овальный двор Стражей болезненно-желтым облаком с алыми прожилками. Зудящий вой сводил с ума, глаза мои отказывались на это смотреть: миг-другой – и приходилось опускать их или отводить взгляд.

А смрад! Словно алхимик слил всю Тень в перегонный куб и вскипятил на огне – такая поднялась мерзкая вонь. Я давился, зажимая ладонью рот и нос, до боли щипал себя за ноздри, чтобы хоть так совладать с собой. Стоявшего рядом Джервона вырвало.

Хуже всего была душераздирающая чуждость явления. Все говорило, что оно совершенно не от мира сего: вывернуто наизнанку, отвращено от должного порядка вещей. В голове дико билась мысль: бежать, бежать от этого ужаса! Я, цепляясь за валун, поднялся на ноги, уже обернулся к лошадям…