И тогда увидел Ниду. Шаманка скорчилась по другую сторону проема у одной из ниш, пригнулась, но пальцами продолжала выбивать все тот же призывный ритм. Частая дробь сменилась отрывистыми ударами. И словно в ответ ей, то, что проникло в круг Стражей, стало раскручиваться, толчками расширяясь с каждым оборотом.
Не помню, как вытащил меч, но он снова был у меня в руке. Я выставил свой гнев против страха, по-прежнему толкавшего меня к Некии. «Не побегу! – думал я. – Я дал слово, что больше не стану убегать, и не нарушу клятвы».
При виде Ниду я вспомнил ее насилие над Гаретом, брошенные мне насмешки, жестокость к Элис – но самым оскорбительным, тем, что дало мне силы сделать первый шаг, было воспоминание об издевке над Джойсан. «Твоя прокисшая женушка!»
Я сделал три шага к шаманке, навстречу тому, что носится по хребтам. И тут передо мной встали Джервон и Джойсан.
– Нет!
Джервон перекрикивал барабанный бой, разросшийся теперь до грохота страшнейшей из гроз.
– Нельзя!
Я поднял меч, повел им, приказывая отступить с дороги.
– Я тоже не любитель хладнокровных убийств, Джервон, но это надо сделать, пока она не выпустила тех тварей.
Джойсан покачала головой:
– Нет, Керован. Надо дать ей закончить.
– Зачем? – Мне показалось, что оба выжили из ума.
– Затем, что иначе нам больше не видать Элис, – крикнул мне Джервон.
Барабан уже отдавался у нас в костях, сотрясал камни под ногами.
Я, поняв его правоту, опустил меч и вместе с ними забился под арку. При всей моей решимости было пыткой смотреть, как вращается эта туча, и знать, что завершенное заклинание выпустит на волю нечто еще более страшное.
С последним оборотом облако словно взорвалось, заполнило все пространство – и уже в полной тишине сбросило с себя желтые миазмы, открыв глазам призрачную охоту.
Их было, пожалуй, два десятка посреди овала Стражей. Многие были прекрасны. И все – смертоносны, это я знал твердо. Всматриваясь из-под арки, я искал в их мельтешении Элис.
Конные внешне походили на людей, хотя их кожа под шлемами сияла золотом. Доспехи под луной казались голубоватыми и словно светились изнутри. Хлысты в руках охотников оставляли в воздухе искрящийся след. Белые гончие напоминали тех псов, по которым были прозваны ализонцы, только много больше, и двигались они гибко и грациозно, как ящерицы. В открытых пастях краснели клыки, а глаза словно впивали свет, ничего не отражая, так что представлялись темными ямами.