Не было сомнений: то, что я вижу, – от Тьмы, и я удивилась, как это они так обнаружили свои намерения, хотя бы и передо мной, отверженной в этом замке. Видно, сочли слишком ничтожной, чтобы со мною считаться.

Но вышить такое на родильной пеленке! За кого они меня принимают?.. Или (меня пробрал холод) уже придумали, как заставить меня замолчать, когда сделаю свое дело?

Не раз с тех пор мне приходила мысль, что мною тогда правила Сила больше моей, а Мауг с леди Тефаной, наводя на меня чары послушания, не догадались, что я перед ними не беззащитна.

Я снова свернула пергамент по складкам и посидела, размышляя, как поступить. Уже поняв, что от меня требовалось вшить красную ткань между слоями белой, я на пробу сложила их: получился розоватый оттенок. Но вышивать на ней знаки Тьмы… НЕТ!

И я обугленной веточкой рябины (это дерево – сильная защита от любого Зла) наметила два других узора. Один срисовала с амулета Гунноры, а другой… Ну что ж, грифон красовался на гербе моего господина, и все мы жили под его знаменем.

Оглядев рисунок, я взялась вышивать. Игла моя порхала так легко и свободно, словно двигалась сама по себе, без моего участия. Места на ткани хватило всего на четыре символа – каждый знак по два раза, зато я, видя в них лучшую свою работу, вышила узор серебряной нитью – лунный блеск благословен Госпожой в ее Святилище. Потом я быстро сложила красную ткань с белой и сшила края такими мелкими стежками, что у меня должны были бы заболеть глаза, но не было во мне ни боли, ни усталости, пока мной двигала та незнакомая доселе внутренняя Сила.

Закончив, я тщательно сложила работу: розовый отлив, конечно, просвечивал, и я опасалась, что на просвет будет виден и мой узор вместо предписанных знаков. Пришлось рискнуть.

Я проработала ночь напролет, но голова осталась ясной, спина не ныла, глаза не покраснели и не болели. Я пока не спешила вернуть работу – пусть себе думают, что я много дольше корпела над заданной ими задачей.

Открыв ставни раннему солнцу, я глубоко вдохнула утреннюю свежесть, а потом вернулась к столу, чтобы исполнить последнее: провести над сложенной тканью своим амулетом. В моей руке при этом возникло приятное тепло. А потом на меня навалилась вся накопившаяся за ночь усталость, и я, шатаясь, добрела до постели, упала на нее одетой и заснула раньше, чем закрыла глаза.

Под вечер меня грубо растолкали: я увидела над собой худое злобное лицо Мауг и вдохнула кисловато-горький запах, что всегда сопровождал эту женщину.

– Где работа, дура? – Она занесла руку для пощечины, но удержала, словно решив повременить с наказанием.