Еще он уговаривал жену вызвать к себе Мудрую из соседней долины – по слухам, служительницу Гунноры. Но от этого леди отказалась, сказав, что Мауг принимала ее саму и больше понимает в родах, чем какая-то чужая женщина, пусть и самая искусная. И разве не Мауг приняла ее первенца, а кто скажет, что он не крепкий парень?

Через восемь месяцев после радостного известия о беременности госпожи мне опять приснился сон. Я снова попала в зал со скрытым в сиянии сундуком. Я стояла перед ним и по приказу, услышанному не ушами и не совсем внятному, протянула в это сияние обе руки.

Из того видения я не вынесла колец – зато мне казалось, будто на каждый мой палец и на обе ладони туго натянута тончайшая кисея. Не сразу после того я решилась взять в руки иглу: боялась, что эта кисея опадет на ткань и выдаст меня тем, для кого я была только никому не нужной уродиной. Но ничего подобного не случилось, и в тот самый день, когда я в этом уверилась, Мауг вызвала меня к леди Тефане.

Та лежала на подушках – большой живот доставлял ей много неудобств. Но рядом с ней лежала стопка материи, отрезы двух цветов: один ослепительно-белый, на родильную пеленку – первую одежду новорожденного, а другой – тончайшей красной ткани.

– Илас, мне снова требуется твое швейное искусство, – обратилась ко мне леди, обеими руками поглаживая скрытое в животе бремя. – Тебе я поручаю сшить лучшую пеленку, какой не видели ни в этой, ни в других долинах. А это на подкладку. – Она протянула руку к красному отрезу. – Ты украсишь ее по рисунку, который получишь от Мауг. В обычае моего рода просить покровительства Высших Сил, чтобы выношенные нами сыновья были крепки и сильны телом, прекрасны лицом.

Отказать я не могла – меня снова настигло то же сознание необходимости. Я взяла и ткань, и раскрашенный пергамент, оказавшийся у Мауг наготове. С этим грузом я вернулась к себе. Я говорю – «грузом», потому что ноша была тяжела. Я еще не успела развернуть пергамент, но листок тонкой светлой кожи оттягивал руку, как стальной меч.

Я бросила его на стол с таким чувством, словно держала в руках что-то гадкое. Но и тогда не спешила его разворачивать, а посидела немного, баюкая одну руку в другой и по-прежнему ощущая на обеих кисейные перчатки. Наконец я достала нитки и набор тончайших игл. Разложив ткань, я увидела, что белый кусок вдвое длиннее, чем требовал обычай, и догадалась, что красный отрез надо будет с двух сторон укрыть белым, чтобы никто не заметил.

Только теперь я заставила себя развернуть пергамент, и тут на меня обрушился удар неведомой Силы. Вернулось прежнее чувство, что в руках что-то мерзкое. Мне почудился гнилостный запах, и я поднесла поближе лампу. Еще стоял день, но из углов выползли тени и будто дымной пеленой затянули красные и черные-черные линии рисунка.