Мне приснился новый сон, и этот я, проснувшись в лунном луче, удержала в памяти. Я побывала в каком-то другом месте. Я помнила его так живо, что еще миг-другой дивилась знакомым стенам, ожидая увидеть то, другое место: длинный зал с высокими колоннами и сияющим вдали белым светом – манящим ломтиком луны. Там, в сердце света, лежал тот, кто был мне нужен, в хрустальном сундуке… Но полыхающее сияние скрывало от меня лежащего. А я знала, что должна увидеть.

Я протянула руку к ослепительному свету. Он не обжигал кожи, как можно было ожидать. Нет, ладонь словно закололо иголочками, и я почувствовала, что в руку мне вкладывают Силу, которую я обязана была удержать, хоть и не была ни Мудрой, ни из Древних.

Когда сон отпустил меня, я взглянула на свою ладонь и даже в лунном свете увидела, что на каждом пальце появилось широкое кольцо. Под моим изумленным взглядом кольца пропали из виду, но я продолжала ощущать их на своих руках, чувствовала их тяжесть, сгибая и разгибая пальцы.

Откинувшись навзничь на узкой постели, я накрыла этой рукой амулет Госпожи на груди. И он нагрелся, вливая в меня Силу, какой я никогда в себе не знала, а в уме сложились слова, выстроились в непонятные фразы и стали повторяться, словно я учила заговор для неведомого обряда, навсегда вбивая его в память.

В ту ночь я больше не спала, хотя лежала тихо, согретая внутренним теплом больше, чем всеми одеялами, что натянула на себя, защищаясь от холода каменных стен. Припоминая каждый клочок сновидения, я гадала, кто же лежит в том хрустальном сундуке и зачем Великому понадобилась такая, как я.

За ночью настал странный день. Беспокойство не давало мне подолгу усидеть над шитьем: я все вставала, расхаживала по комнате. А спустившись на кухню, услышала смешки служанок и заметила, что они краем глаза поглядывают на высокую фигуру, склонившуюся над кипящим горшком в очаге.

Это была Мауг, редко покидавшая покои своей госпожи. Она подбрасывала в кипящее перед ней варево то щепотку порошка, то какие-то сухие листья. От горшка поднимался густой и неприятный запах – так бывает, когда запашок подтухшего мяса забивают пряностями. Помешивая и приправляя свой отвар, она напевала – без мелодии, не так, как напевают за работой, – ее невнятное мычание так и впивалось в голову. Еще я заметила, что вся кухонная прислуга обходит ее по большому кругу и даже властвующий на кухне повар держался от нее подальше.

Но не так далеко, как я. Едва увидев ее спину, я спрятала свою странно отягощенную руку за пазухой и неловко управилась с хлебом и сыром одной левой. Потому что меня окружил злобный холод, разогнавший весь уют, что всегда встречал меня в теплой кухне.