Атрес осмотрел здание с колоннами, но никаких следов гибрида не увидел:

– Что произошло после?

– Не знаю, но мне удалось уйти. Что скажете? – Эрика направилась к ступеням. – Давайте разгадаем еще один секрет.

– Это не секрет, если вы знаете ответ заранее.

Атрес поднялся по ступенькам следом за ней, зашел в темный, заваленный обломками стен холл – спирит внутри причудливо извивался, напоминая сплетение ветвей. Некоторые «побеги» текли по стенам, вгрызались в камень, оставляя борозды и роняя на пол обломки.

Проход впереди был свободен, словно кто-то намеренно оставил его для них – длинную ровную полосу до светящегося спирит-кокона в дальнем конце зала.

– Э… ри… ка.

Теперь Атрес тоже слышал этот голос – на самой границе восприятия.

Вольфган Хаузер действительно был здесь, висел в переплетении спирит потоков – в центре аномалии они действительно напоминали ветви деревьев, извилистые и тонкие.

Эрика молчала.

Атрес смотрел на Хаузера и вспоминал тот день, когда окончательно убедился, что стал схематиком. Это было весной, Атрес был в кабинете отца, стоял возле большого круглого окна и смотрел на Цитадель. За окном шел дождь, улицы накрывала серая пелена, и Атрес уже знал, что прочтет, когда вскроет белый конверт, который принес курьер.

Отец сидел в кресле – по-военному строгий, деловитый. Атрес был благодарен ему: и за это спокойствие, и за то, что тот не сказал матери. За молчание.

За то, что не торопил и не пытался взять конверт сам.

Атрес смотрел на город. Стоял, заложив руки за спину, и думал о том, что если остановит время перед тем, как вскрыть письмо – ненадолго, всего на минуту, не больше – отец никогда не узнает. Всего одна единственная минута слабости. Слишком много.

Он отвернулся от окна, взял конверт, вскрыл, стараясь действовать аккуратно. Листок внутри зацепился краем и немного смялся, когда Атрес его вытаскивал.

Атрес знал, что прочтет на нем. Искренне считал, что готов к этому.

Ничего, о чем он не догадывался раньше.

Разница между тем, чтобы догадываться и увидеть, оказалась огромной.

Атрес смотрел на короткие, емкие строчки на белом листе, казавшиеся пронзительно черными, перечитывал их раз за разом и отчетливо понимал, что, оказывается, до самого последнего момента не верил.

Отец встал, подошел к нему. Вынул листок из рук, не читая, положил на стол. Заставил сесть в кресло, налил бренди и заставил Атреса выпить.