В конечном итоге, реальность всегда брала свое. Вырывала с мясом. Ампутировала под анестезией.

Папа превращался в схематика несколько лет. Все это время Эрика была рядом. Она хорошо рассмотрела процесс.

Он начался не в тот момент, когда мастресса Анна – глупая, слишком прямолинейная и правильная мастресса Анна – сообщила Вольфгану Хаузеру диагноз.

Он начался давным-давно, когда папа стоял за кулисами, смотрел на свою дочь на арене цирка, создавал для нее бабочек и хотел быть тем самым Арлекином, который способен на чудеса.

Он начался давным-давно на старой цирковой арене и закончился не в Лесу Клинков. Он закончился, когда наивная дурочка Эрика привела своего отца к Узлу Земли.

Там было слишком ярко для миражей.

Узел выжег все лишнее и то, что осталось потом – только убрать за собой.

На то, чтобы сделать это ушло три года.

Прости, пап. Нужно было прийти раньше.

Лес был огромен, и он запомнил последнее желание Вольфгана Хаузера – не умирать одному.

«Помоги мне, Эрика».

«Я голоден».

«Холодно».

Чего ты хочешь, пап?

Но все гибриды хотели одного и того же. Быть с кем-то связанными, прорасти дальше в кого-то еще и больше никогда не оставаться одному.

Смешно, но, наверное, в этом они были человечнее, чем настоящие живые люди.

Эрика не чувствовала себя одинокой. В ее теле, под ее кожей, на Изнанке жил архетип – огромный, как океан, бездонный и темный. Настоящий.

Он выступал сквозь поры и смывал все лишнее – сожаления, ошибки. Человечность.

Вот все и закончилось, да, пап?

Задолго до того, как Лес и все, что осталось от Вольфгана Хаузера исчезло, смытое океанской волной, Эрика уже знала, что не вернется.