Атрес закашлялся, когда бренди огнем обжег горло, снова посмотрел на город и сказал, заставляя себя говорить спокойно:

«Мне жаль».

У отца он был единственным сыном. Наследником.

Отец положил ему руку на плечо, крепко сжал и ответил:

«Мы справимся».

Эрика тоже знала, что ее отец мертв, считала себя готовой к встрече. Вероятно, она даже знала, что скажет.

Какую-нибудь глупость вроде «я скучала по тебе, папочка».

За последние пару дней Атрес привык к тому, что она говорила. С какой интонацией и в каких ситуациях.

Теперь она молчала. Смотрела на Хаузера, застыв, и, должно быть, внутренне пыталась собрать себя по кусочкам, как это делал Атрес весной.

Он положил Эрике руку на плечо, сжал.

Эрика вздрогнула, сделала глубокий вздох и только тогда повернула к нему голову, улыбнулась:

– Хорошо, что он здесь, да? Я скучала. Давайте подойдем поближе.

Хаузер в переплетении ветвей казался спящим, он не шевелился, не открывал глаз и никак не реагировал.

Голос, который звал Эрику, теперь молчал.

Она подошла, снова укутываясь образами – текучими, как дым. Спирит под ее кожей разгорался ярче, и его было слышно даже сквозь тишину Леса.

– Всего один последний удар, да? – спросила она. – Знаете, я представляла это иначе. Мне всегда казалось, что папа посмотрит на меня еще раз.

– Ваш отец мертв. Это просто останки.

– А вы не оставляете мне права обмануться. Жестоко, – она подошла совсем вплотную к кокону. Спирит-потоки дрогнули и расступились. Хаузер открыл глаза.

Они были белыми, абсолютно пустыми, в них светился нулевой архетип и не осталось никакого осмысленного выражения.

Лес поглотил Хаузера целиком.