В домике жили восемь взрослых: семейство Сорли, Дэн Кондон с женой, Макайзаки и Саймон с Дианой. У Сорли было трое детей, у Макайзаков пятеро, так что всего за громадным трехногим столом в примыкающей к кухне столовой нас собралось семнадцать человек. Результатом сего собрания был приятный гомон, не стихавший, пока «дядя Дэн» не объявил, что сейчас прочтет молитву; в тот же момент все опустили головы и сложили руки на груди.
Дэн Кондон был альфа-самцом этой стаи: высокий, чернобородый, по-линкольновски некрасивый и замогильно-мрачный. Благословляя пищу, он напомнил, что накормить путника – благое дело, даже если тот явился без приглашения, аминь.
Скользя по извилистому руслу застольной беседы, я пришел к логическому умозаключению, что брат Аарон Сорли был здесь заместителем командира и, наверное, силовиком, когда дело доходило до полемики. И Тедди Макайзак, и Саймон считались с мнением Сорли, но поглядывали на Кондона, дожидаясь, пока тот вынесет финальный вердикт. Суп не пересолен? «В самый раз», – говорил Кондон. А погода в последнее время не слишком ли теплая? «Для наших мест вполне обычная, ничего удивительного», – заявлял Кондон.
Женщины говорили редко и по большей части не поднимали глаз от своих тарелок. Жена у Кондона была низенькая, толстая, с измученным лицом. У Сорли жена была огромная, ростом почти с мужа; когда кто-то отпускал комплименты в адрес варева, она широко улыбалась. Жена угрюмого сорокалетнего Макайзака выглядела лет на восемнадцать, а то и меньше. Напрямую женщины ко мне не обращались, да нас и не познакомили, так что их имена остались для меня загадкой. Диана выглядела бриллиантом среди цирконов, и это бросалось в глаза, и посему она вела себя крайне осмотрительно.
Все четыре семьи были беженцами из «Иорданского табернакля» – не самые радикальные прихожане, объяснил дядя Дэн, не те диспенсационалисты с безумными глазами, которые в прошлом году удрали в Саскачеван, но и не охладевшие к вере, подобно пастору Кобелу и его шайке примиренцев. Семьи перебрались на ранчо (принадлежавшее Кондону) подальше от городских соблазнов, чтобы дожидаться последнего звонка в монашеском уединении. Пока что, сказал дядя Дэн, все идет по плану.
Еще за столом говорили о грузовичке с подыхающим аккумулятором, о неизбежном ремонте крыши, о септике и назревающих в нем неприятностях. Когда ужин подошел к концу, я вздохнул с облегчением – как и местные детишки. И тут Кондон устремил свирепый взгляд на одну из девчонок Сорли, ибо та слишком уж явно обрадовалась.
Когда убрали посуду (на ранчо Кондона такими делами занимались женщины), Саймон объявил, что мне пора.