– Я люблю ее больше жизни, – прошелестел Саймон.

– Эй, мы тебя ждем! – окликнул Кондон.

Я осушил полбутылки, в то время как Саймон пялился на меня, и в глазах его собирались слезы. Вода оказалась чистая, прохладная. Вкуснейшая вода.

Затем я вернулся к Сорли, подхватил акушерскую цепь и стал тянуть в унисон с затихающими схватками рожающей телки.

* * *

К полуночи мы наконец извлекли юницу, и она лежала на соломе, запутавшись в собственных конечностях: передние ноги под обмякшим тельцем, безжизненные глаза подернуты кровавой пленкой.

Какое-то время Кондон стоял над трупиком, потом повернулся ко мне:

– Можешь что-нибудь сделать?

– Могу ли ее воскресить? Нет, это не в моих силах.

Сорли бросил на меня предостерегающий взгляд: «Не мучь его, ему и так несладко».

Я придвинулся к выходу из амбара. Саймон исчез часом раньше, когда мы тонули в крови, пропитавшей и без того мокрую солому, нашу одежду, перемазавшей наши руки до самых плеч. Через приоткрытую дверь я засек движение возле машины (моей); мелькнула клетчатая ткань – вероятно, Саймонова рубаха.

Чем-то он там занимался. Я надеялся, что знаю, чем именно.

Сорли смотрел то на мертвую юницу, то на пастора Дэна Кондона и поглаживал бороду, не замечая, что вплетает в нее кровавые пряди.

– Может, ее и сожжем? – предложил он.

Кондон смерил его испепеляющим взглядом, в котором не осталось ни капли надежды.

– Ну а вдруг? – не унимался Сорли.

Тут Саймон распахнул двери, и в амбаре сразу стало прохладнее. Мы обернулись. Над плечом у Саймона инопланетным существом завис лунный горб.

– Она в машине, – выпалил Саймон. – Готова ехать.

Говорил он со мной, но пристально смотрел на Сорли и Кондона, словно бросал им вызов. Пастор Дэн просто пожал плечами, словно мирские дела утратили для него всякое значение.

Я взглянул на брата Аарона – тот потянулся за ружьем.