Ни звука, кроме дроби дождя по крыше, и я заслушался ею, но тут Саймон откашлялся и спросил:

– Тайлер, ты безбожник?

– Прошу прощения?

– Не хочу показаться грубым, но мне тут стало интересно: считаешь ли ты себя безбожником?

Я не знал, как ответить на этот вопрос. Мы уже проделали долгий путь, и Саймон очень мне помог. Помог неоценимо. Но этот же Саймон подцепил повозку своей веры к каравану фанатиков-диспенсационалистов, а у тех имелась лишь одна претензия к концу света: он не вполне оправдывал их ожидания. Мне не хотелось обижать Саймона, ибо он по-прежнему был мне нужен. Был нужен Диане. Поэтому я сказал:

– Какая разница, кем я себя считаю?

– Просто любопытствую.

– Честнее всего будет ответить, что не знаю. Я не готов утверждать, что Его не существует, но не готов утверждать и обратное. И я понятия не имею, почему Он закрутил всю эту карусель с нашей Вселенной. Прости, Саймон. Так уж обстоят дела на моем теологическом фронте.

Несколько миль он рулил молча, потом произнес:

– Наверное, именно это и хотела сказать Диана.

– Что она хотела сказать? Когда?

– Когда мы разговаривали на такие темы – если подумать, довольно давно. У нас были разногласия насчет «Иорданского табернакля» и пастора Дэна. Еще до раскола. Я считал Диану слишком циничной. А она твердила, что я чересчур внушаемый. Может, так и есть. У пастора Дэна был дар: он заглядывал в Библию и видел знания на каждой ее странице. Знания крепкие, надежные, как бомбоубежище. Лучезарные столпы знаний. Это и правда дар. Я так не умею. Стараюсь изо всех сил, но до сих пор не могу открыть Писание и с ходу понять, о чем в нем говорится.

– Может, ты и не должен понимать все с ходу.

– Но мне всегда хотелось. Хотелось быть похожим на пастора Дэна: поумнеть и… ну… почувствовать почву под ногами. Диана сказала, что это сделка с дьяволом. Что Дэн Кондон обменял смирение на самоуверенность. Быть может, смирения мне и не хватало. Быть может, потому она и тянулась к тебе все эти годы; видела его в тебе – твое смирение.

– Саймон, я…

– Нет, не нужно извиняться и не нужно меня утешать. Я знаю, она звонила тебе, когда думала, что я сплю, или когда меня не было дома. Знаю, мне повезло так долго держать ее рядом. – Он оглянулся на меня. – Сделаешь мне одолжение? Передай ей: мне жаль, что я плохо о ней заботился, когда она заболела.

– Сам скажешь.

Он задумчиво кивнул. Мы заехали в самый дождь. Уже стемнело, и я попросил его пощелкать кнопками приемника, поискать новости. Хотел что-нибудь послушать. Спать я не собирался, но в голове пульсировала боль, и мне казалось, что в глазах вот-вот начнет двоиться. Через какое-то время я понял, что проще всего будет опустить веки и уснуть.