Но вдруг проснулось прежнее упрямство.

…а ведь её учили быть послушной девочкой, она и старалась. Очень старалась. И не виновата ведь, что способностей не хватало.

— Подойдешь, — Оленька с нежностью погладила яблоню-дичку, которая едва ли не терялась средь огромных сосен. И была чужой, как… как сама Оленька в семье Верещагиных.

Может, фамилию сменить?

Нет, такого оскорбления матушка точно не простит.

— Потом… подумаю, — Оленька вытерла вспотевшие ладони и, подпрыгнув, вцепилась в ветку. Попыталась закинуть ногу, но не получилось. Более того, от резкого движения руки соскользнули, и Оленька плюхнулась на землю.

Благо, падать на мхи было мягко.

— Да уж, — она перевернулась на спину. — В детстве это было как-то… проще, что ли?

Она поднялась.

И на руки поплевала. Правда, Оленька понятия не имела, зачем это надо, но в кино показывали. Авось, поможет. Впрочем, вторая попытка провалилась, а вот третья — и откуда в ней это? — удалась. На ветку Оленька забралась, пыхтя и ворча, что приличных девиц из приличных семей учат вовсе не тому, что в жизни надо.

На ветке она растянулась, вцепившись в неё руками и ногами.

И дальше что? На следующую? Но… оттуда падать будет выше. И как знать, не сломает ли чего-нибудь Оленька при падении.

Тут и в животе заурчало, напоминая, что ужин давным-давно прошел.

…её ведь будут искать, верно?

Не так много людей у Николаева, чтобы не заметить Оленькиного отсутствия. И… и надо лишь подождать.

Но сотовый она достала.

Просто, чтобы убедиться, что связь так и не появилась. И… и лучше, если искать начнут пораньше. Раньше начнут, раньше найдут.

Именно.

Связи все еще не было.

Оленька задрала голову, вглядываясь в небо. А ведь лес сосновый… что там говорили? Сосна — растение светолюбивое… да, именно. И потому сосновый лес — разреженный. Тут, конечно, между сосен и березы встречаются, и даже ольху Оленька видела, там, на опушке, но их не так и много, чтобы создать сомкнутый полог.