Ледяной ветер.

И жар.

И тьму, изрядно истерзанную стихиями, но живую, а, главное, покорную воле твари, которая давно перестала быть человеком. Как этого никто не увидел? Или… видели? Но сочли перемены не столь уж серьезными, а самого Потемкина — полезным? Дед будет доволен. Никогда-то он Потемкиных не любил, а тут такое…

…если узнает.

— Ты… — щит содрогнулся и почти разлетелся на части. — Что ты…

Старик оскалился. Он выглядел по-настоящему жутко. Это в иных романах личей представляют глубоко интеллигентными, непонятыми костным обществом созданиями. А ныне Николай видел перед собой весьма древнюю хитрую тварь.

И сильную.

Тварь клацнула зубами, которые вытянулись и пожелтели. Глаза её запали глубоко в глазницы. Нос облез, оставив на лице темный провал. На щеке появилась язва.

— Вы… поплатитесь.

Когтистые руки зацепили разлитую силу, сплетая из неё по-настоящему смертельное заклятье. Николай ударил, стараясь не ослабить щита.

Его сила разлетелась на капли, чтобы стать частью другой.

— Что, некромант, такому не учат? — лич осклабился еще больше. И захихикал, мерзенько так. — А такому?

Шею захлестнула темная петля.

И сдавила, лишая способности дышать.

— Эй ты… смотри, что я с ним сделаю…

Голос лича потонул в вое ветра. И хорошо. Маруся не услышала. Она шла. Упорно. Медленно. С трудом переставляя ноги, но шла. И Николай надеялся, что дойдет, потому как чудес не случается, но люди без них на многое способны.

Например, удержаться.

Вцепиться руками в чужое проклятье. Дернуть. Дернуться… и оказаться рядом с тварью.

— Подойдешь… внучок-то мой…

За спиной Потемкина вырос его внук. С безумными глазами, с ножом в руке, но… старик выбросил руку, сдавив горло. Он подтянул слабо сопротивляющегося парня к себе и впился губами в губы.