— Ты? — я поднесла камень к глазам. Он полыхал алым и черным, и, кажется, серым тоже. Он злился. Требовал свободы.

Её же мне обещал.

А еще власть. Невероятную власть над всем сущим. Ибо не было под солнцем мира яви твари такой, чья воля бы устояла перед тьмой первозданной.

Вот, в чем дело.

Он и вправду был жрецом, тот, кто сделал этот камень. Жрецом и отступником, который посмел взять то, что ему не принадлежит. Зачем он так поступил? Понятия не имею. Но теперь я видела истинную тьму, ту, что неподвластна воле человеческой.

Кровь?

Кровь ничто, а тьма вечна. Она была и будет. И не хватит у меня силы воли обуздать «Средоточие тьмы». Но вот…

— Помоги мне, — попросила я шепотом.

И Николаев не стал задавать вопросов. Просто вновь распахнулись за спиной крылья, и ледяные иглы ветра пронзили их, чтобы отступить.

Даже ветер чует родню.

А я… мне… надо только добраться до алтаря. Недалеко ведь, дюжина шагов, если не меньше…

Раз и два.

Старик оборачивается. Его лицо искажает гримаса гнева, напрочь стирая все-то человеческое, что было в этом лице.

Три.

Тьма, потрепанная льдом, встречает вал огня. И факелы слепнут, потому что в пещере становится светло, как днем.

Четыре.

Старик вытягивает руку. Кожа с лица его оползает, плавится жаром, а одежда вспыхивает. Защитные чары не способны устоять перед бурей.

Пять и шесть. Он не чувствует боли. Или превозмогает её? Не знаю… главное, что с плавящихся пальцев его стекает волна силы. И эта волна разрезает что свет, что лед, сплетшиеся в каком-то противоестественном союзе.

Семь.

Он идет ко мне.