Чистота ее сознания сразу привела его в оцепенение. Она, похоже, просто была не способна думать о ком-нибудь по-настоящему плохо и с теплотой относилась почти ко всем вокруг. Даже к нему, хотя, за парой горьких исключений, именно он вел себя отвратительнее всех. Даже вместо того чтобы сомневаться в Максе, она грустила, что обнадежила его, когда сама была связана контролем и ничего не чувствовала.

Рейн быстро пошел назад, проматывая длинные дни один за другим. Когда он добрался до прорыва барьера на базаре, а потом и до своей вылазки в Чертог, его удивило, что Яра и наполовину так не испугалась, как он думал и как испугался сам. Ее пугал страх неизвестности, а не то, что стихия будто забиралась под кожу и пробирала до костей зарядами энергии.

Их остальные общие воспоминания в ее памяти тоже отличались, словно были написаны другими красками. Он захотел понять, как так вышло, кто научил ее так непостижимо смотреть на мир. У каждого человека свой уникальный путь, который и делает его таким, какой он есть. Рейн неожиданно для себя почувствовал, что был бы не прочь пройти этой дорогой, чтобы стать хоть каплю лучше, но в ее начало еще нужно было попасть, и он торопился. Теперь страх, который он в ней вызывал сразу после выхода из заключения, гнал его позорным хлыстом все быстрее. Сначала в ненавистное измерение, которое снилось ему в кошмарах и в котором она была счастлива, а потом в темную и тесную комнатушку коммуналки, где чудеса показывали только по телевизору.

В это было трудно поверить, но весь ее внутренний мир словно хранил его утраченный покой, который Рейн никогда не пытался вернуть, но в котором, как выяснилось, так отчаянно нуждался. Он давно осознал всю непроглядную бессмысленность того, что делал и как жил. Сделки и ограбления были окутаны алкоголем, наркотиками и взращенным безразличием, как туманом, в котором тонули все его воспоминания о прошлом, и в измерении у него было достаточно времени, чтобы осознать все поступки и их последствия, осознать то, кем он стал, но только сейчас он впервые почувствовал не бушующий гнев, а боль из-за того, что так бездумно и бездарно упустил время, и страх оттого, что ничего уже нельзя исправить.

Пробираясь сквозь двухлетний ноябрьский лес тусклых и однообразных воспоминаний, он наконец нашел начало этих злосчастных хрустальных нитей и с особым удовольствием оборвал их, а потом почистил и всю неделю, потому что странный мужик, который зачаровал ее, появлялся еще несколько раз, из-за чего связь и оказалась такой крепкой. Его размытые очертания наводили Рейна на мысль о каком-то буддийском монахе, но и тут чары уже не давали восстановить точный образ. А дальше его накрыла бездна потерянной памяти. Он оказался неправ. Все было стерто начисто. Рейн всего несколько раз был в измененных сознаниях, и во всех случаях ему было за что зацепиться, но здесь почти двадцать лет из памяти вычистили стерильно. Один-единственный день, вопреки логике, маячил как волшебный остров в океане. Там были праздник, радость и беспечность, окруженные сплошной пучиной тьмы.