Пьян он был чудовищно. Смертельно пьян. Давыд закинул Моню в ванну, не раздевая.

— Сейчас дрова принесу, воду согреть, — засуетилась Арина.

— Обойдется, — рыкнул Давыд и принялся поливать друга холодной водой.

Кажется, это сработало — Моня начал оживать. Уже минут через пятнадцать он лежал в полной ванне ледяной воды, плескал ладонью по поверхности и пел про то, как рыбка хвостиком махнула, рыбка быстро уплыла.

Но желудок ему все-таки промыли. Несмотря на сопротивление и угрозы.

Пока обустраивали Моне гнездышко для ночлега, пока успокаивали раскричавшегося Осю, пока Арина стирала изрядно загаженные Монины тряпки, пока снова успокаивали рычащего Варьку и разбуженного им Осю — рассвело.

Решили уже и не ложиться — сидели и пили чай, поглядывая на мечущегося во сне Моню.

— Никогда не видела его таким, — вздохнула Арина.

— Ты не поверишь — я тоже. Из такого с ним выбирались, вспоминать не хочется. Я на радостях, что живой, нажирался в сопли, а он всегда меру знал.

Ровно в семь утра Моня открыл глаза, рывком сел — и принялся удивленно оглядываться по сторонам.

— А почему я здесь? — спросил он удивленно, а оглядев себя, добавил: — И без панталон...

— Вот это я у тебя спросить хотел, — потягиваясь, ответил ему Давыд. — Приперся вчера, полквартиры загадил, буянил…

— Я?

— Совсем ничего не помнишь? — сочувственно спросила Арина, подавая аспирин.

— Не, ну почему? Детство помню, стихи какие-то… Имя свое помню… Рожи ваши смутно припоминаю… Но не точно.

— А что вчера было? Хоть что-то помнишь?

Моня попытался задуматься, но сморщился и схватился за голову.

— Ребят, может вы расскажете, что знаете, а я потом подхвачу? А то в голове пустота и мерзость…

— За пивом сбегать? — участливо спросил Шорин.