Она не стала общаться с семьей, подождала, пока они уйдут. Возможно, не желала тешить себя надеждами, хоть и убийственно скучала по ним. Но проще было обрубить все связи сразу – какая разница, если о протекторах рано или поздно забывают все.

Протектор стоял позади Ханны и наблюдал, как она проходит по своему саду. Без нее он начал зарастать. Девушка хотела нарвать цветов на могилу матери, но, вопреки ожиданиям Дана, прошла мимо любимых роз и стала собирать белые лилии.

– Почему не розы? – удивился он. – Тебе же они больше нравятся.

На это Ханна выдала убитую улыбку – такую, словно слезы уже давно закончились, оставив за собой пустоту. Она сорвала одну нежно-оранжевую розу и с печалью на нее посмотрела.

– Лилии – для мертвых, – вымолвила она, положив цветок в нагрудный карман Дана и мягко по нему похлопав. – А розы – для живых.

Протектор во все глаза смотрел ей вслед, чувствуя отбивающее дух тепло в груди. То самое, которое он раньше не замечал и только сейчас принял.

Дан начал догадываться, что это не просто влюбленность, а перед ним та самая родственная душа, о которых слагают истории сами эквилибрумы. Одна и навсегда.

Они дорожили каждым мгновением, проведенным вместе, понимая, что любое из них может стать последним. Именно Ханна на корню уничтожила циничность Дана, которую он возводил вокруг себя годами, и показала, как видеть хорошее в плохом. Тогда он понял, как улыбаться, даже когда на душе стоял непроглядный мрак, и использовал это до сих пор. Сам он научил девушку стоять на своем, быть увереннее и смелее. Дан часто ждал ее с заданий, хотя стремился присутствовать на большинстве из них, и после выводил на необычные и всегда таинственные прогулки по другим странам, иногда приглашая на громкие представления по всему миру. Он часто читал ей книги вслух, сидя в ее комнате, больше походившей на оранжерею. Ханна, в свою очередь, постоянно оставляла в жилище протектора цветы, играла для него на пианино, которое он держал у себя, но почти никогда не использовал. Ему было намного приятнее ее исполнение, не идеальное, ведь она только училась, но такое светлое. Все было прекрасно, но именно эта потребность друг в друге и сыграла с ними злую шутку. Дан слишком часто рисковал собой на поле боя, лез в такие дебри, которые любой другой посчитал бы смертельно опасными. И он не мог с собой ничего поделать. Чужие жизни стояли для него превыше всего – только бы не опоздать, только бы не дать им потерять душу. Ханна следовала за ним даже в самое жаркое пламя, и никакие уговоры не могли ее остановить.