– Значит, если я соглашусь подписать капитуляцию, все мои действия будут правомерны?

– Совершенно верно. Выступив против кайзера и прекратив бессмысленную войну, вы сохраните тысячи людских жизней, чем заслужите благодарность временного правительства и уважение немецкого народа.

– А что будет, если я откажусь? – холодно уточнил фельдмаршал.

– Ровным счетом ничего. Война проиграна, и вы как военный отлично это понимаете. Не подпишете капитуляцию вы, через день-другой ее обязательно подпишет Гинденбург, и вам, согласно положению, придется подчиниться, но будет уже поздно. Ведь кто не успел, тот опоздал.

– Вы так уверены, что Гинденбург подпишет капитуляцию. А вдруг нет?

– Не надо обманывать себя, господин фельдмаршал. Ведь всем известно, что главный двигателем вашего тандема являетесь вы. Гинденбург лишь только красочная вывеска для добропорядочных обывателей. Это знаете вы, и это знают французы, которые и заварили всю эту кашу с трибуналом.

Долго, невыносимо долго, около трех минут боролись в груди генерала чувство долга и желание сохранить свой мундир незапятнанным перед судом истории. Искус и сомнения терзали Людендорфа, но и, в конце концов, своя рубашка оказалась ближе к телу, и он потребовал бумаги.

Внимательно изучив текст капитуляции и выторговав у собеседника твердые гарантии личной безопасности, Людендорф поставил свою подпись под актом.

Сломив командующего севера, Николаи ожидал яростного сопротивления со стороны адмиралов, но, к его удивлению, этого не произошло. Оказалось, достаточно было позвонить в Вильгельмсхафен из ставки командующего и известить о его капитуляции, и грозная кайзерлих-марине легко согласилась спустить флаг второй империи. Чудны дела Твои, Господи.

Рождество 25 декабря стало самым черным днем в жизни германского императора Вильгельма II. Не успел он вой ти в свой кабинет, как дежурный адъютант доложил ему траурное известие о капитуляции севера. Это известие подкосило кайзера. Он был полностью уверен, что его любимый Людендорф будет драться с ним до конца, а в случае его пленения или смерти продолжит дело Второго рейха.

В аханьях и оханьях, чередуемых с проклятиями и угрозами в адрес Людендорфа, прошло около часа, когда в дверях кабинета показался Гинденбург, и по его хмурому виду Вильгельм понял, что фельдмаршал принес ему новую беду.

– Ваше величество, у меня для вас скверное известие, – начал фельдмаршал, но Вильгельм перебил его:

– Если вы имеете в виду измену Людендорфа, то я уже в курсе его черных деяний, – торопливо произнес кайзер, пытаясь с детской наивностью отгородиться от одной беды с помощью другой, но это ему не помогло. Сегодня был не его день.