Вдруг стены дрогнули и послышались такие ужасающие стоны и ор, словно из-под земли лезли полчища неупокойников. Жиденькие свечки, кроме одной, прогорели и погасли. Чудилось, будто заскрипело и повернулось старое мельничное колесо.
Я метнулась к двери, подергала – тщетно. Она была закрыта. Попробовала и так, и эдак – глухо.
Был же и второй выход… Но и он оказался заперт! Я споткнулась, упала на пол, потянув за собой последнюю свечку, та прокатилась по полу и погасла. Ор не прекращался. Он звучал неистово, раскатисто и… даже как-то весело.
Тем временем мельница погрузилась в кромешную тьму. На меня накатила волна цепенящего ужаса. Внезапно все, что я слышала о проклятии леса, о загадочной смерти мельника, о силе Нижнего мира, обрело плоть. Я зажала ладонями уши и что было сил завизжала.
И вдруг стоны прервались. Послышался заливистый смех, потом голоса, новый хохот, несколько разрозненных воплей…
Пошатываясь, я поднялась на ноги.
Что ж, глупо было думать, что здешние девушки действительно прониклись ко мне доверием. Чего они добивались? Чтобы я не принимала участия в Ночи Папоротника? Чтобы завтра по городу ходила молва о том, как я визжала на все Линдозеро, словно ощипанная курица?
В глазах предательски защипало, но то была не просто обида. Это чувство было хорошо мне знакомо: втравленное в самую душу еще с тех самых пор, когда мы с Федом днями тряслись на раздолбанных телегах, с тех зим, когда ноги стыли в разбитых лаптях, с тех времен, когда с первым снегом приходилось соглашаться ночевать в любом хлеву, укрываясь драным жупаном Феда. Это была злость. Злость на постоянное презрение в глазах тех, кто решил, что я недостаточно хороша для них.
И если мне удалось выжить, несмотря на бродяжнический быт и происки червенцев, то этим девицам меня и подавно не сломить. Я, словно крапива, все равно вылезу, все равно выстою, ведь сколько не обдирай, мой огонь и колдовство навсегда со мной. До самого конца.
Под скрип мельничного колеса я сжала оберег в руках. Сквозь опаленную кожу лился огонь. Из камня – ласковый и теплый, из меня – дикий и злой.
На стыке двух языков пламени плясало новое видение.