Дни шли, и постепенно тугая цепь страха внутри меня ослабевала: странный мальчик молчал. И меня стало разбирать любопытство. Я наконец добилась от нянюшки ответа, где он живет, и собралась с духом.

– Хочешь со мной? – спросила я однажды, без стука заявившись в его каморку.

Он лежал на лавке лицом к стене и даже не пошевелился.

– Если нет, – с обидой сказала я, – чего тогда не донес отцу?

– Много чести, – отозвался парень.

Я удивилась, и это совсем лишило меня страха перед ним. Я подошла ближе, заглянула в лицо.

– А зачем ты тогда здесь живешь? Если тебе все не нравится?

Парень резко сел и вытянул вдоль лавки худые ноги.

– Я пленник твоего отца, – сказал он хрипло. – Он лжет, что спас меня. Он ищет покупателя за мою голову побогаче, но боится пока связываться с Вороном.

Это имя я уже смутно слышала в разговорах взрослых. Из-за Ворона мы оказались здесь. Мне вовсе не хотелось, чтобы странный мальчик достался жуткой птице.

– Можешь спрятаться в моем тайном саду, если хочешь. Никто тебя там не отыщет, поверь.

Мальчик вскинул на меня разноцветные глаза. В них плясали чудовые огоньки.

– Так у тебя есть сад? – Его губы несмело дрогнули в улыбке. – Отведешь меня туда? Меня зовут Дарен, кстати…

С той поры в моем саду нас стало двое. Мы пробирались по ночам в руины старого города, украдкой скользя между сонных слуг и чутких сторожевых псов. Дарен был слишком взрослым для того, чтобы следовать тем же путем, что и я. У нас была дикая псица, асканийская большеголовая зверюга. Тогда я первый раз видела его дар: стоило Дарену встать напротив псицы, как та опускала лобастую голову на передние лапы. Хвост ее мягко и радостно шлепал по земле. Каждый раз перед тем как преступить через спящего зверя, Дарен горько усмехался.

– Но мой отец не был колдуном, – сказал он мне как-то, когда мы сидели спиной к городу, облокотившись на остывающую стену песчаника и смотрели на гаснущую вдали розоватую дымку пустыни.

К тому времени я уже уловила, сколь болезненны для него разговоры о семье, и не ответила, боясь спугнуть.

– Он искал что-то, – продолжил Дарен. – Только тот, другой, не хотел пускать его на свои земли миром. Но отец знал, что там есть нечто поважнее покоя трех царств.

Я содрогнулась. Его лицо исказила мука, будто Дарен сам не верил тому, что говорит. Когда на его глазах блеснули слезы, он быстро отвернулся. Будучи отроком, он не мог позволить себе слабость в присутствии девчонки. Но я знала, что внутри Дарена что-то ломается от осознания правды, которую он не хотел принимать. У этой боли нет возраста.