Альдан убрал за пазуху обрывок донесения и вышел из колдовского логова, а потом из мунны.

Толпа на площади поредела. Весть о том, что Просветителя обвинили в колдовстве, быстро разнеслась по городу. У мунны остались только близняшки и их родня, которая не смогла увести упрямиц с площади.

– Дан, – окликнула Ула. – Так это правда?

Альдан кивнул. На лицах девушек застыло растерянное выражение.

– Что же нам теперь делать?

Образ княжьих палат загорелся перед его внутренним взором.

– В городе небезопасно. Отправляйтесь в крепость и возьмите с собой всех, кого можете.

28 Обитель

28

Обитель

Четыре года назад, в один из осенних вечеров, когда стылый ветер колотит в ставни, а путникам по миру нет дороги, мы с Федом напросились на постой в дом пахаря. Хозяева отнеслись к нам по-доброму: накрыли стол, постелили на лавках, позволили обогреться у очага.

У огня за пряжей сидела ветхая старушка. Я наблюдала за ней, пока Фед толковал с хозяевами: она пряла, мотала шерсть узловатыми пальцами и оборачивала кудель за куделью. А еще пела, и ее голос будто обнимал дом: уютно трещали поленья в очаге, младенец засыпал в колыбели и даже козы, которых пустили переждать непогоду в доме, вели себя кротко и не возились в углу.

Фед сидел за столом с пахарем и его женой, взрослые разговоры текли мимо меня скучным потоком. Но под ним отчетливо слышались тихие напевы старой пряхи.

– Позволь помочь тебе, бабушка, – сказала я.

Ее глаза встретились с моими. Песня прервалась, и в тот же миг все живое в доме вздрогнуло и сбилось с ритма.

– Хорошо, дитя, – сухим, точно шелест листвы, голосом ответила старушка. Она сунула мне моток шерсти, и я принялась за работу.

А пряха пела, а дом и все в нем тоже оборачивалось нитями, согревалось теплом ее шершавых ладоней, овевалось теми напевами старых охранительных песен, что давно покинули города и веси побольше, но остались в таких глухих местах быличками и побасенками. Промозглый ветер не смел греметь ставнями, огонь в очаге горел ровно, дымок над горшком в печи полнился изобилием. Нет, она была не простой пряхой, эта старушка из святоборийской веси: ее шаль покрывали диковинные узоры и невиданные звери, а бусины на очелье стекали вдоль морщинистой шеи разноцветным живым водопадом.

Старушка оказалась местной шептуньей, и путь Созидания звучал через нее. Фед, конечно, понял это с первых слов, и не потому ли мы остались там, под этим кровом, с этими людьми?

В тот вечер я была вознаграждена за свою работу песней. Кто, кроме Созидающих, скажет так, что слово пустит корни?

Но то была песня не для колыбелен, не для человеческих ушей, не для мирного дома, не для чистого неба. То была песня для меня, колдуньи Пути Разрушения. Послание от старшей сестры к младшей.