Она немного помолчала.
– Кто я такая, чтобы оценивать чью-то жизнь, Тристан? Это не самозащита, это жадность! Это… так нельзя, и…
Не давая ей продолжить – пока она не растворилась в потоке собственного бессвязного лепета, – Тристан обернулся.
– Ты так сильно печешься о своей душе, Роудс?
В каком-нибудь ином мире он бы, наверное, ее коснулся.
В каком-нибудь ином мире она была бы этому рада.
– Всегда. – Хватило бы одного шага. – Постоянно. – Он взял бы ее за талию, затянутую в джинсы, провел рукой по животу, вниз от пупка, потом убрал бы волосы ей за ухо. Она вспомнила его обжигающее дыхание, как сама трепетала от вожделения. – И мне жутко при мысли, как спокойно я дала бы ей пасть.
Кто бы ни запустил это в ней – Париса ли, сама ли она, насмотревшись на другие свои ипостаси в проекциях, видениях, мечтах, замаскированных под фантомы, – тормозить процесс было поздно. Однако сейчас Либби с Тристаном застыли в опасной близости друг от друга, скованные, как в параличе, бездействием.
Один шаг нарушил бы его. Либби получила бы Тристана, все это, просто отдавшись падению. Какой бы развращенной версией себя она ни стала бы там, в будущем, до нее было рукой подать. Осознание пульсировало в голове, стучало в груди, окончательное и обжигающее…
– Мне пора, – выдохнув, сказала Либби.
Она ушла, а Тристан даже не пошевелился.
Париса
Париса
– Ты меня избегаешь, – пробормотал Далтон.
– Да, – согласилась Париса, даже не думая картинно напрячься при его появлении. Вообще, любой, кто сидел слишком спокойно – как, скажем, высокоодаренный телепат, – окружал себя жутковатой аурой, которая сама по себе нервировала. Далтон казался идеальным примером обескураживающе особенного мага, каким Париса очень старалась не быть. Нормальность и ее вынужденная имитация – чуть вздрогнуть от испуга, удивленно поморгать – это наше все.
Но раз уж Далтон ничем не выдал своего приближения, то и Париса отбросила рефлекторные реакции, которых от нее обычно ждали. Позволила себе, по сути, быть собой: не удивилась, никак не меняясь в лице.