Она никак не могла унять дрожь в ногах и села на приподнятый кирпичный очаг. Бархатное платье задралось и обтянуло живот и бедра. Она чувствовала себя нелепо.

– С другой стороны, я и переехал сюда потому, что вы все такие тупые. Вы примете кого угодно за честного человека, если он белый и у него есть деньги. С приходом компьютеров и этих новых удостоверений личности мне нужно было пустить здесь корни, и ты облегчила мою задачу. Все, что от меня требовалось, – заставить тебя думать, что мне нужна помощь, и тут же объявилось ваше хваленое южное гостеприимство. Вы все не любите говорить о деньгах, не так ли? Это низко. Но стоило мне немного помахать ими вокруг, и вам всем захотелось ухватить их, и никому не было интересно, откуда они. Теперь твои дети любят меня больше, чем тебя. Твой муж – дурак и слабак. И вот она ты: одета как клоун, и все твои карты биты. Живя подобным образом долгое время, я всегда готов, что рано или поздно найдется кто-то, кто захочет прогнать меня из города, но ты действительно удивила меня. Вот уж не ожидал, что попытка будет такой жалкой.

Ритмичный влажный пыхтящий звук заполнил комнату, когда Патриция согнулась пополам и попыталась вдохнуть. Она начинала несколько раз, но всякий раз ей не хватало воздуха. Наконец она выдавила:

– Прекрати…

Откуда-то издалека донесся смутный хор разочарованных криков.

– Однажды я попробовал, – признался он. – Но художник хорош настолько, насколько хороши его материалы. Я был уверен, что унижение, которому я подверг тебя три года назад, заставит тебя покончить с собой, но даже с этой ерундой ты не справилась.

– Останови это, – прохрипела Патриция. – Просто сделай так, чтобы все немедленно прекратилось. Сама я уже не смогу. Мой сын ненавидит меня. До конца его жизни я останусь той чокнутой, что пыталась убить себя, той, кого он нашел бьющейся в конвульсиях на полу кухни. Я поместила свою дочь в психушку. Я разрушила свою семью. Я не смогла защитить их от тебя.

Она сидела скрючившись и выплевывала слова в пол, ее пальцы, словно когти, впивались в колени, ее голос, словно кислота, обжигал ее уши:

– Я считала тебя грязью, считала животным, – продолжала она. – Но я сама еще хуже. Я – ничто. Я была хорошей медсестрой. Действительно хорошей, и я отказалась от единственного, что любила, потому что захотела стать невестой. Я решила выйти замуж, потому что боялась остаться одна. Я хотела быть хорошей женой и хорошей матерью, я отдала все, что у меня было, но этого не хватило. Меня не хватило!

Она выкрикнула последние слова и подняла глаза на Джеймса Харриса, ее лицо превратилось в гротескную маску с потеками макияжа.