Зазвонил телефон. Она сняла трубку.

– Итак?

– Нужно встретиться. Я приняла решение.

Наступила долгая пауза.

– И?..

– Я решила, что хочу того, кто меня ценит. К половине седьмого буду у тебя.

Подводка для глаз, легко подчеркнуть брови, тушь и намек на румяна. Патриция промокнула губную помаду салфетками «Клинекс» и бросила покрасневшие бумажные шарики в мусорное ведро. Она причесалась, приподняла волосы у корней, чтобы придать им объем, и сбрызнула получившуюся прическу лаком. Глаза защипало от попавших в них капелек, и она широко раскрыла веки, стараясь проморгаться. Зеркало отразило совершенно незнакомую женщину. Она не стала надевать сережки или какие-либо другие украшения. Сняла обручальное кольцо. Покормила Пёстрика и написала Картеру записку, сообщив, что пришлось срочно убежать в больницу к Слик и что, вполне вероятно, она останется там на ночь, и вышла из дома.

На улице холодный ветер трепал деревья. Машины сплошной линией окружили квартал – все собрались смотреть матч Клемсон – Каролина у Грейс. Беннетт как выпускник этого университета был убежденным болельщиком Клемсона и каждый год собирал у себя на просмотр лиги колледжей большую компанию. «Интересно, – подумала Патриция, – как он справится с собою, когда все вокруг будут пить. Не заставит ли это его взяться за старое?»

Черный ветер гонял по гавани волны в белых пенных шапках. Она миновала Альгамбра-холл и вгляделась в дальний конец парковки, почти у воды. Минивэн был там. Ей показалось, что она разглядела внутри несколько сгорбленных силуэтов. Отсюда они выглядели трогательно маленькими.

«Друзья, – мысленно попросила Патриция, – будьте со мной».

Дом Джеймса Харриса мрачно темнел. Лампочка на крыльце не горела, светилось только окно в гостиной. Она решила: это сделано специально, чтобы никто не видел, как она войдет. Подъездные дорожки окрестных домов были заполнены машинами, и, когда она подошла к крыльцу, из всех окон донеслись громкие возгласы. Выброс мяча. Игра началась.

Она постучала в парадную дверь, и Джеймс Харрис открыл, освещаемый сзади тусклым светом, поступающим из гостиной. Оттуда же долетали звуки радио, которое мурлыкало какую-то классическую мелодию, сопровождаемую нежными всплесками фортепьянных аккордов. Словно запертая в клетке птица, сердце Патриции бешено забилось в груди, когда хозяин впустил ее в дом и задвинул засов.

Не двигаясь они стояли в полумраке прихожей. Выдержав паузу, женщина начала говорить:

– Ты причинил мне боль. Ты напугал меня. Ты причинил боль моей дочери. Ты заставил моего сына лгать. Ты причинил боль людям, которых я знаю. Но те три года, что ты здесь, кажутся мне более реальными, чем все двадцать пять лет моей замужней жизни.