Вторая плохая новость заключалась в том, что диагностика опухоли стоила пятьсот двадцать долларов. Патриция выписала чек.

Вернувшись домой, она поделилась новостями с Блю, и он сказал не раздумывая:

– Нужно забрать Кори домой.

– Ты же знаешь, мы не можем этого сделать.

Хотя сама она не была в этом так уверена. Они оплатили восемь недель пребывания Кори в «Южных соснах», девочка прошла курс терапии, ее случаем занимались разные специалисты, консультанты и врачи, и все они в один голос твердили, что у девочки проблемы со сном, что она беспокойна и тревожна, не может сконцентрироваться и было бы неразумно выписывать ее преждевременно. Но при визите Патриции в «Сосны» накануне Кори выглядела неплохо: не была особенно разговорчива, но взгляд ее стал ясным, а движения спокойными.

– Мама, – воззвал Блю так громко, как будто мать страдала тугоухостью. – Пёстрик старше, чем я. Ты подарила его Кори на ее первое Рождество. Он болен, ему страшно. Она нужна ему!

Патриция хотела возразить. Хотела указать, что нельзя прерывать программу лечения, что докторам виднее. Хотела сказать, что Пёстрик даже не знает, дома Кори или ее нет. Напомнить, что Кори бо́льшую часть времени игнорировала Пёстрика, но тут осознала, до чего же хочется, чтобы дочь вернулась домой, поэтому ответила:

– Ты прав.

Они вместе отправились в «Южные сосны», выписали Кори из больницы вопреки советам врачей и привезли домой. Увидев ее, Пёстрик принялся стучать хвостом об пол, не вставая со своей лежанки.

Патриция старалась не вмешиваться, пока Кори и Блю все выходные суетились вокруг пса: успокаивали его, когда он начинал лаять на что-то, что происходило исключительно в его голове; ездили в город за влажным кормом, когда он не захотел есть сухой; сидели с ним на заднем дворе или грелись на солнышке на веранде, устроившись втроем на диване.

В воскресенье вечером, когда собаке стало совсем плохо, а клиника доктора Грауза была закрыта, они весь вечер оставались в нижнем холле, где Пёстрик бродил кругами, ворчал и огрызался на что-то, что видел только он, и шептали ему, что он хороший храбрый пес и они никогда не оставят его одного.

Около часа ночи Патриция пошла спать, а дети все еще сидели с Пёстриком, гладили его, уговаривали, демонстрировали такое терпение, какого Патриция никогда раньше у них не замечала. Около четырех утра она, вздрогнув, проснулась и прокралась вниз. Все трое лежали на диване нижнего холла. Кори и Блю спали по краям дивана, а собака лежала между ними. Мертвая.

Пёстрика похоронили за углом дома, Патриция обнимала детей, пока они плакали.