Вместе с Лутым они рассказали Рацлаве, как выглядел Старояр после битвы.
Ряды хорошеньких пряничных домиков – коньки на крышах, резные наличники на окнах – соседствовали с обугленными остовами жилищ. Жадный огонь выкашивал дома скопом, оставляя сажевые следы на тех, что удалось от него защитить. День был безветренный, и над запруженными улочками висели знамена с лисицей. На базарной площади торговали всякой всячиной, а дальше виднелся высокий Божий терем, освещенный полуденным солнцем от маковок куполов до усеянного людьми крыльца.
– Почему там толпа? – полюбопытствовал Лутый.
– Сейчас тяжелые времена. – Кригга пожала плечами. – Беженцы наверняка ищут защиты у богов и благодарят их за то, что они помогли им добраться до города.
– Давайте поблагодарим богов попозже, – скривилась Рацлава и покачала разбухшей лодыжкой.
Лутый согласился, однако решил, что если в Божьем тереме собираются не только беженцы, но и староярцы, он обязательно сюда наведается – узнать последние вести. Но для начала требовалось отыскать ночлег.
Ему казалось, что корчмы должны быть переполнены теми, у кого есть деньги. Оттого он спрашивал в домах сначала на торговой, затем и на ремесленной улице – не захочет ли кто приютить путников за лишнюю монеточку?
– Зачем такие сложности? – возмущалась Рацлава. – Достаточно прийти к княжьему двору и сказать, что мы сбежали от Сармата-змея.
– Стражники примут нас за умалишенных или лгунов, – предположила Кригга.
В их словах была доля правды, но Лутый решил, что лучше не спешить. Сначала он обследует город и выяснит, чем тот живет, да и просто переведет дух, прежде чем пойдет искать встречи с князем Витовичем. Еще ему не хотелось всюду таскать за собой Рацлаву и Криггу – они заслужили отдых. У Рацлавы больная нога, а Кригга шугается от толпы: будет правильнее, если они дождутся его в укромном месте.
Лутый напросился к вдове гончара – Кригга чуть не расплакалась из-за этого. Ее отец, умерший задолго до нынешнего года, был гончаром. Она быстро сдружилась с хозяйкой и выщебетала им ужин.
Им выделили тесную, но опрятную комнатушку. Когда опустились сумерки, стало чудо как хорошо – шелестели далекие голоса, из оконца тянуло вечерней прохладой, запахами свежей листвы и дыма, на котором готовили пищу. Лутый с наслаждением устроился на тюфяке, предвкушая завтрашний день.
Наутро он умылся, соскреб с лица изжелта-русую щетину и оделся в самый благопристойный из своих нарядов. Договорился с хозяйкой, что его