Казалось, Фасольд растерялся – Фасольд, которого еще год назад Хортим вовсю старался не обидеть случайным словом, потому что знал, как может быть разрушителен его гнев. Может, Хортим заматерел настолько, что удивил даже старого медведя. Или же воевода сдал за прошедшее время – на его долю выпало слишком много битв, которые он пережил. Хортим уже видел у него этот по-детски растерянный взгляд, хотя уж не Фасольда сравнивать с ребенком: воевода чувствовал свою вину за то, что он вернулся, а друзья Хортима – нет.

Хортим сжал кулаки. На сердце было тяжело и гадко.

За спиной стояли его собственные дружины – несомненно, слух о расправе разнесется по всем княжегорским лагерям, разбитым вдоль Ихлас. Чем Хортим бы их испугал? Висельниками? Отрубленными головами? Да, Старояр уцелел его чаяниями, но ловушка провалилась, и Сармат-змей избежал гибели. Дракон залижет раны и вернется снова, и тогда начнется страшное: ни Хьялмы, ни надежды, только очередные битвы и распри между князьями. И люди побегут, Хортим был уверен, они обязательно побегут из его войска. Петля и топор едва ли страшнее драконьего огня.

Смерть на смерть не меняют. Но пусть они посмотрят, что может с ними статься: увечье, а особенно такое, устрашит воинов сильнее гибели.

Путята проклинал Хортима даже стоя с петлей на шее. Его люди кричали.

Фасольд ошибся, если решил, будто Хортим затеял это ради собственного удовольствия. Ничего подобного, только холодный расчет: пусть те, кто может задумать предательство, боятся Хортима не меньше, чем Сармата-змея.

Он смотрел на все стеклянным взглядом, почти не моргая, и в конце концов у него заломило глаза. Хортим видел только размножившиеся солнечные блики, а не людей, катающихся по траве, или Путяту, которого вздернули с земли – князь был крепок, и за веревку тянули несколько Хортимовых дружинников.

Надо же. Хортим мстил за семью и Гурат-град – он казнит гаринского князя, а потом, быть может, уже гаринские княжичи станут мстить ему за отца. Колесо крутилось со времен молодости Хьялмы и его братьев, подминая под себя все новых и новых людей. Это был круг вражды и крови, и казалось, ничто не в силах его разомкнуть.

Хортим смотрел, как бился в петле Путята Радович, и спрашивал себя, наступит ли этому когда-нибудь конец.

Когда все завершилось, тело князя вынули из петли и опустили на землю. Хортим приказал развести для Путяты костер – а заодно прижечь раны его воинам. Смерть их будет непростая, лютая; Хортим повелел, чтобы изменников бросили в Пустоши, подальше от его лагеря, – если они не погибнут от кровопотери и боли, то умрут от жажды и голода. А если кто оклемается и станет ползти, то, быть может, наткнется на тукеров – это будет добрый исход. Тукеры не возьмут к себе калек, но хотя бы подарят им избавление