Так уж вышло, что я знаю о тебе. Знаю, что нынче тебя называют гуратским князем, хотя еще раньше тебя выслали из Гурат-града за трусость. Не припомню, кто рассказал мне о твоем изгнании – быть может, та из моих покойных жен, что была твоей сестрой».

К лицу Хортима прилила горячая кровь.

«Каков же ты нынче? Все так же бегаешь от поединков?

Не мне тебя упрекать, Хортим Горбович. Я не твоя сестра, чтобы клеймить тебя трусом – сдается мне, ты был разочарованием ее по-человечески недолгой жизни, но что поделать? Людям свойственно разочаровываться.

Твоя выходка стоила мне драконьей кожи. Я ведь тоже забрал у тебя нечто ценное, не правда ли?

Надеюсь, ты устал пятиться в тень, когда тебя вызывают на бой. Довольно прятаться за чужими спинами, любезный друг; догадываюсь, что ты в этом хорош – не тебя ли я видел в Старояре, когда твои соратники готовились умирать у своей ловушки? Ни в одной из прошедших битв я не приметил человека, который выдал бы в себе Горбовича. Я знавал многих князей, но никто не скрывался так искусно и крысино. Меня сложно удивить гнусностью, князь Хортим, однако ты преуспел. Мои восхищения.

Но если не убоишься выйти против меня на Маковом поле, постарайся, чтобы я тебя узнал».

Под конец Хортим и вправду почувствовал себя отравленным. Шумело в ушах. Тряслись плечи. Ходили желваки. Он с отвращением отшвырнул грамоту.